— Думаю, — сказал я, — он уже провозгласил себя королем. Или завтра провозгласит.
— Это так быстро не делается! — вскипел он.
— Коронация? А с этой фигней можно и подождать. Главное, сила у него. Ваши сторонники либо трясутся в норах, как мыши, либо разбегаются. За время вашего отсутствия герцог слишком многих перевербовал, Ваше Величество… Да вы это и сами знаете.
Он затравленно промолчал, ладони массировали руки, безостановочно ощупывали грудь, живот, ноги. Я перехватил голодный взгляд на седельный мешок.
— Сейчас поедим, — сказал я.
Я порылся в мешке, вытащил небольшую головку сыра, подал королю. Он жадно вгрызся в нее, как гигантский грызун, кости которых я видел в палеонтологическом музее, сожрал едва ли не в мгновение ока.
— А мяса у вас не водится, сэр Ричард?
— Я паладин, — напомнил я. — Рыцарь-монах. Нам надлежит довольствоваться постной пищей… если есть возможность довольствоваться только ею. Но ради вас, Ваше Величество, я убью какое-нибудь бедное, ни в чем не повинное животное.
Он буркнул:
— Неужто пойдете на такую жертву?
— Пойду, — ответил я сокрушенно. — Хотя душа моя уже прямо щас полна сомнений и колебаний.
— Зря будете стараться, — бросил он язвительно, — в этом лесу только нечисть да нежить.
— Человек не свинья, — сообщил я, — ест все! Если, конечно, без религиозных запретов. А вы, Ваше Величество, тоже человек, хоть и помазанник… Или вас не мазали? Если нечисть хорошо прожарить, чтобы освободить от нечистости, посолить, поперчить, посыпать горькими травами…
Он замахал руками.
— Ладно, согласен! Добудьте, пока я не захлебнулся слюной!
— Согласны и на нечисть? — уточнил я. Он сказал раздраженно:
— Могли бы и не повторять! Если хорошо прожарить, то уже и вроде бы не совсем нечисть? К тому же Господь разрешает нам в походах всякие послабления по части исполнения ритуалов. А когда вернусь, то исповедаюсь, а то и часовенку построю.
— Часовенку, — передразнил я. — Дешево же… Впрочем, возможно, больше и не стоит… Ах да, кстати, я ж феодал, что это я все сам да сам? Ваше Величество, погодьте минутку…
Я свистнул, выждал, свистнул снова. Зайчик насторожил уши, посмотрел на меня вопрошающе.
— Что-то я по нашей милой собачке соскучился, — объяснил я. — А ты?
Зайчик ржанул и помахал хвостом, как обрадованный пес при виде горячо любимого хозяина.
— Вот-вот, — подтвердил я. — Он самый.
Барбаросса поднялся, походил взад-вперед под деревом, перешагнул ручеек, взмахнул руками и, судя по его недоверчивому лицу, с подозрением прислушивался к ощущениям, вдруг да дурачу, а кости срослись вкривь и вкось, останется только идти звонить в соборе Парижской богоматери…
Слушая мою беседу с конем, поморщился.
— На кой черт вам собачка?.. О другом думать надо!
— Правильно, о душе, — согласился я. — Душа — это Бог, нашедший приют в теле человека, тут вы абсолютно правы, Ваше Величество. Будучи нигде, она существует в том, что нигде, и таким образом — она везде. И вообще, земной человек — это слабая душа, обремененная трупом…
Он слушал с растущим подозрением, глаза засверкали яростью, но сдержался и сказал кратко:
— Душа в пятках вряд ли соберется в кулак. Сейчас надо собрать всех оставшихся верными престолу…
Кусты затрещали, на поляну выметнулся Пес. Одолев расстояние в десяток шагов в один прыжок, он приземлился передними лапами мне на грудь. Я заранее уперся спиной в дуб, зажмурился, чувствуя быстрый горячий язык на лице. К счастью, у собак языки шелковые, это кошка таких размеров уже содрала бы кожу до костей, отбивался, уверял, что я его тоже люблю.
Открыв глаза, увидел, как Барбаросса снял ладонь с рукояти ножа на поясе, но напряжение не оставляет крупное лицо короля, а вся фигура напоминает льва, изготовившегося к прыжку.
— Это… — проговорил он наконец, — и есть ваша…
— Собачка, — подсказал я. — Правда, милая?
Он смотрел опасливо, Пес и ему небрежно махнул пару раз хвостом. Король перевел дыхание.
— Если это собачка, то что такое конь с клыками?
— Он ласковый, — сообщил я. — Умеет сидеть, лежать, давать лапу, говорить «Гав!», душить, рвать…
— Догадываюсь, — ответил король хмуро. — Не опасаетесь, что он как-нибудь спросонья примет вас за кролика?
Вместо ответа я поцеловал Пса во влажный нос.
— Бобик, беги и добудь нам что-нить на обед. Желательно молодое и сочное!
Король зябко передернул плечами, когда я шлепнул это черное чудище по толстому заду. Пес взбрыкнул весело, кусты с темными листьями сомкнулись за ним бесшумно, словно вбежал в нечто призрачное.
Насчет нежити, подумал я, что-то король плетет не то. Даже такой хреновейший следопыт, как я, и то вижу множество отпечатков кабаньих копыт, вон тут через кусты проломилось целое стадо, а вот прямо здесь следы оленей… или крупных коз. Во всяком случае, я скорее ожидаю увидеть коз, чем фавнов или сатиров, что тоже козлоногие. Впрочем, в старину и дьявола рисовали на козьих ногах и с козьими рогами…
Король наблюдал за мной налитыми кровью глазами.
— И что же? — спросил он саркастически. — Ваша собачка способна не только выслеживать дичь, но и приносить?
— Да, — подтвердил я. — Хотите купить?
Он передернул плечами.
— Нет!
— А коня хотели…
— То коня. У коня душа простолюдина, даже у самого благородного, а у собак, даже у бродячих, души истинно золотые. Если собака преданна, то верно и беззаветно. Она не предаст и не оставит хозяина, даже если тот впадет в нищету или заболеет…
Голос его помрачнел, плечи опустились. Я смотрел вслед Псу, а когда оглянулся — король сидит на пне. Широко расставив ноги, подбородок опустил на кулаки, хоть сейчас ваяй мыслителя.
— Ваше Величество, — сказал я настойчиво, — поражение никогда не бывает полным. Окончательна только победа.
Он вздрогнул, посмотрел на меня непонимающими глазами.
— Что?.. А, вы, сэр, сдуру осмелились подумать, что я погружаюсь в пучину отчаяния? Разочарую вас. Я прикидываю, кто сейчас остался мне верен и с кого нужно начинать сбор.
— Рад, — ответил я, — что не распускаете сопли. Как паладин, знаю: если душа жаждет чуда — его можно сотворить собственными руками. А вы даже мне вовсе не кажетесь слюнтяем.
— Ого, — сказал Барбаросса, — вы даже снизошли, чтобы милостиво похлопать своего сюзерена по плечу?
— Вы не мой сюзерен, — напомнил я.
— Ах да, просто я привык… вы знаете, что такое честность, сэр Ричард?
