Александр снисходительно улыбнулся, сжав Сашину руку.
– Слушай, брат! Я с утра волос выдернул из носа. Это, случайно, не грозит глобальной катастрофой?
– Ой! Давид! Ну откуда ты все знаешь! – влюбленно пропела очередная Давидова подруга с пухлыми губами цвета коктейля «Красный камикадзэ». – А глаза? Про глаза скажи!
Давид с загадочным лицом объяснил:
– У Александра – по древнекитайской классификации – глаза Дракона. Крупные, с веками красивой формы. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском. Это глаза человека властного и авторитетного. Глаза дракона – это глаза правителей и выдающихся политических деятелей. А у Александры, – соответственно, – глаза жены дракона.
– Давид, классификация формы глаз по принадлежности к животным – это всего лишь приближение, принятое еще Аристотелем около двух с половиной тысяч лет назад. Отнюдь не аксиома, – ответил Александр.
Но Саша видела, что слова Давида были приятны мужу…
Давид прав. Они с мужем и вправду были похожи. Похожи и очень близки…
Они были женаты всего полгода, и еще несколько недель назад держались за руки и говорили, как любят друг друга, нежно смотрели в такие родные, такие похожие глаза и твердили: «Малыш, милая…» Еще вчера счастье казалось бесконечным.
Вчера и сегодня… Эти два дня порой кажутся почти не отделимыми, и все же между ними целая вечность, играющая с бледным светом на идеальном потолке. Человека, который вчера шептал: «Милая», – сегодня рядом больше нет. Он есть где-то, он просыпается в другой кровати, и нет больше никого на свете, кому бы хотелось сказать «малыш», и нет ни одного человека, от которого хотелось бы это услышать. И всё. Больше ничего страшного не случилось. Такой вот пустяк… И он способен подломить под ней каблуки, на которых она всегда так уверенно стояла, и привести всю ее жизнь в состояние сломанного механизма. И это «страшное» бессмысленно облекать в словесную форму, потому что тогда оно теряет весь свой вес, но боль от этого становится только острей.
Недавно Саша видела картину, на которой красивая молодая женщина держит нож, целясь себе в живот. На ней был строгий чёрный наряд, выдающий своей стилистикой жительницу Востока. Ее глаза горели, очертания ее тела были прекрасны, черные распущенные волосы обнимали её за плечи, словно пытаясь отвести нож от нежной кожи. Ей было совершенно не понятно, как эта воплощенная в жизнь красота может производить такие действия?
Точка на потолке, с которой она не могла сдвинуть взгляд, втолковывала Саше, что заставило ту женщину захотеть умереть. Сегодняшним неподъемным утром, с его бодрым солнцем и голубым небом, настоящая любовь к мужчине для нее выражалась только одним словом – смерть. Смерть ее как личности, как женщины, как человека, способного жить… Счастье, эйфория, восторг – не настоящие чувства. Настоящие – боль, растворение, уничтожение. Это ощущение было ясным, четким и холодным с первой секунды, как только она увидела глаза своего будущего мужа.
Ошибиться было нельзя. От первого взгляда она почувствовала первую боль и с этого дня начала умирать. Умирать не в физическом смысле слова, а растворяться, стираться, исчезать, переводя на язык её души – любить… Ничто другое, что с ней происходило раньше, не могло называться словом «лю-БО-вь», таким увесистым, объемным, выражающим самую суть и вмещающим столько БО-ли…
Саше было тридцать, когда она встретила ЕГО. Она уже внутренне съеживалась, слыша порой в свой адрес безвозрастное, шипящее «женщина». Ее жизнь меняла свои картины медлительно, как кинофильм казахского режиссера о жизни соплеменников.
Сначала действие развивалось в тесной двухкомнатной квартирке в отдаленном московском районе, бывшей деревне, проспавшей назначение «городом». Потом в институте на экономическом факультете, где девчонки-провинциалки мечтали скорее выйти замуж, потом в отделе статистики торговой конторы с желтыми стенами и женским коллективом, разочаровавшимся в замужестве…
Саша ни с кем не сближалась. Бесконечные разговоры о сериалах, о способах приготовления еды и похудении проплывали мимо нее. Мимо проплывали и переживания по поводу того, что годы идут, а она все ждет неизвестно чего. Как-то ей попала в руки папка с личными делами сотрудников. И она прочла в своей: «Пронина Александра Анатольевна. Специалист отдела договоров и статистики… Не замужем…»
Прочла безучастно, словно не о себе, а о какой-то незнакомой девушке. Она жила в своем мире ожиданием любви, верила в скорое счастье. День за днем, все выше и выше, как по канату на уроке физкультуры, она карабкалась вверх, к этой вершине. Она не боялась смотреть вниз, потому что знала – на вершине ее ждет любовь. Это придавало силы, заставляло продвигаться выше и выше… Но как только это счастье случилось в ее жизни, как только ее зрачки отразились в его зрачках, начался отсчет жизни в обратную сторону. Она так явственно почувствовала это…
В его глазах было что-то, заставившее цифры на счетчике побежать вспять: 3, 2, 1, 0, словно запуская ежеминутную, ежесекундную борьбу с собой. День за днем она все больше растворялась в человеке, не имея на это никакого права, никакого приглашения… Она сама губила их отношения, и ничего не могла изменить. Любовь убивала ее. Убивала сладко, изощренно и нестерпимо больно…
Саша была ведущей в их отношениях. Она взяла своего Александра за руку и повела, порой заводя в болота растерянности или проводя горным ущельем выбора, заставляла его смотреть вниз и вокруг и никогда не отпускала его руку. Она оказалась первой женщиной, с которой он стал жить вместе. В двадцать шесть лет. До нее он воспринимал подруг, как и его друг Давид, лишь по цвету волос: «беленькую и серенькую я возьму, а рыжую сплавь куда-нибудь».
Саша была старше мужа на четыре года. Всего на четыре. Но стала первой женщиной, рассказавшей ему о вещах, с которыми он никогда не сталкивался. Оказалось, до своей встречи они обитали в двух разных Вселенных, но их слияние не было случайным, они могли думать и дышать как одно существо. Снова она пришла к этой мысли… Они – одно существо…
Это и было самым страшным. Каждодневно сливаясь, отдаваясь, погружаясь в этого человека, она, наполняя его, теряла себя. В ее сутках не осталось и часа, в котором не присутствовали бы мысли о нем. При этом она ничем не должна была выдать свое чувство к нему. Иначе – любви конец, ведь так устроены мужчины. И это было непосильной, немыслимой для любящей женщины задачей. Откуда она это знала, не смогла бы объяснить. Из материнских слез, из женских разговоров, из книг о несчастной любви, из воздуха – просто знала и все, чувствовала безошибочно. Не нужно дразнить волка, чтобы он напал, достаточно просто испугаться. И волк почувствует, что рядом – жертва. С мужчиной так же.
Стоит только сказать, даже подумать: «Ты для меня всё», «Меня нет без тебя», чтобы повеяло холодком равнодушия. А она так боялась этого… Она не знала, что делать. Когда ты не можешь без него ни есть, ни пить, ни смотреть кино, ни читать книгу, не можешь получать ни одно удовольствие в жизни, потому что без него все кажется пресным, пустым и бессмысленным. Ты не можешь жить и дышать без него, но вынуждена играть в равнодушие, чтобы его не потерять. Когда для того, чтобы быть с ним, нужно скрывать свои чувства, потому что нельзя человека пугать таким объемом эмоций. Она знала это точно… Но чье сердце выдержит такое?
