После невольно подслушанных стонов, Саша перестала ругаться с матерью, дерзить Толечке, доказывать что-либо своим домашним. Её верными друзьями стали книги. Она училась, вкладывая в это все силы и жила, напоминая себе юную старушку, что тащит свою бутыль вверх по склону оврага.
С этим оврагом у Саши было связано еще одно воспоминание. Однажды зимой, ей было лет одиннадцать или двенадцать, они с ребятами катались по обледеневшему склону. Саша летела вниз на куске картона, а мальчик из соседнего дома на санках. Он был далеко от нее, но на его пути оказалась бабка с полной канистрой, и он стал тормозить ногой, чтобы не сбить ее. Санки резко изменили направление и через мгновенье врезались точно Саше в спину.
От удара Саша упала навзничь и долго не могла встать. Голубое небо сразу сделалось черным, а потом, когда оно вновь начало светлеть, на нем появилось перепуганное лицо подруги Люськи, с выбившимися из-под шапки мокрыми волосами. У нее странно шевелился рот. Без звука. Саша несколько раз моргнула, и звук прорезался.
– Семью восемь сколько? Ну, пятью пять хотя бы! Ну, скажи, Сашечка! – орала Люська.
Саша почувствовала тупую боль в затылке и копчике, вкус крови во рту и проговорила онемевшими от холода губами:
– Шестьдесят три, двадцать пять…
– Дура! – просияла Люська и заревела.
С катанием с гор было покончено раз и навсегда. Мать отругала Сашу: «Надо смотреть, куда летишь, и вообще нечего тебе там делать, учись вон лучше».
Саша и так училась. После девятого класса она поступила в техникум. На последнем курсе пошла работать помощником бухгалтера. Основным ее занятием на работе было перекладывание бумаг с места на место, но ей нравилась появившаяся независимость. Потом заболела бабушка Нюра, упала и сломала шейку бедра. Мать забрала бабу Нюру к себе, а Саша переехала в ее коммуналку.
В трехкомнатной квартире в Лосинке дверь одной комнаты была наглухо забита гвоздями, из-за нее велась кровопролитная битва между наследниками, в другой, небольшой и светлой, бабы-Нюриной, обосновалась Саша, а в третьей проживал Димон, мирный алкоголик неопределяемого возраста. Алкоголиком он себя не считал, заявляя: «Могу бросить, когда захочу», – но желание это так его ни разу не посетило.
Димон был из хорошей семьи. Его папа был дипломатом, а мама переводчицей. Димона ждала блестящая карьера, но он к ней так и не дошел, увлекшись отмечанием первых гонораров. Родители Димона жили в центре Москвы, старшая сестра работала в Газпроме, а самого алкоголика, устав бороться с его увлечением, семейство выселило в коммуналку, продав квартиру сына за долги.
Димон когда-то знал несколько языков и в сильном подпитии говорил на всех одновременно. Знакомые не обращали на полиглота никакого внимания, а новые зрители проникались уважением, услышав «Данке шон, сенькью вери матч и авек плезир» в одном предложении, сформулированном в благодарность за приобретенную бутылку русской водки. Собственно, выдавая остатки знаний, уважения он и добивался.
Он считал себя представителем исчезающего вида старой московской интеллигенции, пострадавшей за идеи демократии. Вероятно, идеи демократии или принадлежность к вымирающему виду не позволяли ему пользоваться словами «да» и «нет». Вместо «нет» он обычно произносил: «На это я пойти не могу», – а вместо «да»: «Не вижу препятствий, мадам».
К дамам Димон был весьма благосклонен и соглашался на любое обращение, к мужчинам – суровее, и мог ответить «ай донт андестен», исключая, естественно, предложение выпить. У него была тонкая шея, с трудом удерживающая стриженую, с проплешинами, голову, сколиоз и кривые ноги в вечных синяках, которых он совершенно не стеснялся, предпочитая в теплое время года любой одежде шорты.
С Сашей он сразу повел себя как джентльмен. Пропуская ее в дверях, раскланивался: «Прошу вас, мадам», – при появлении в непотребном виде в местах общего пользования извинялся: «Сорри, я небрит». Когда Саша собиралась утром на учебу, а потом на работу, Димон, случайно вылезший из своей заваленной бутылками и тряпьем норы, поднимал глаза к потолку и с придыханием произносил: «Ученье – свет!»
Саше было его жаль. Но жалостью не теплой, когда сжимается сердце и хочется помочь, а злой, даже злорадной – «сам виноват…».
Она старалась никого не приводить в свою комнату, кроме Люськи. Стеснялась не столько безобидного синеногого полиглота, сколько облезлой общей кухни, тараканов, ржавого унитаза с веревочкой для спускания воды и консервной банкой с окурками, запаха безысходности. Но Люська – свой человек.
Она оказалась единственной Сашиной подругой, оставшейся от многочисленных одноклассниц, одногруппниц, коллег по работе и прочих знакомых. Не подруга, а боевой товарищ. Надежная, веселая, неунывающая. После школы Люська окончила торговый техникум и работала старшим продавцом в магазине мужской одежды. Работу свою любила.
Каждый день толпы мужчин проходили перед ее глазами. Мужчины были разные. Но в отличие от фасовщиц кондитерского производства, ненавидящих конфеты и мечтающих о куске селедки, или упаковщиц селедки, насквозь провонявших рыбой и грезящих о плитке шоколада, Люське ее конвейер не надоедал. Наоборот. Люська нашла хобби – выходить замуж. Она побывала в районном отделе ЗАГСа уже пять раз и была уверена, что пятый раз тоже не последний.
«Мужчина особенно беззащитен, когда примеряет брюки», – утверждала Люська, вовсю этим пользовалась и гордилась собой. Она даже завела отдельный фотоальбом со свадебными платьями. Она позировала в каждом специально для альбома, как на подиуме, без очередного жениха, чтобы не портил вид, и потом делала подписи к фотографиям: «Платье со свадьбы номер… Число, месяц, год, цена изделия…»
Сашиного сидения «в девках» до двадцати девяти лет Люська не одобряла.
– Вся жизнь мимо тебя пройдет, Саш! – возмущалась она.
– Мой муж еще не вырос, – шутила Саша.
– Надеюсь, ему уже купили ходунки, – бурчала подруга.
В начале прошлой зимы Люська в очередной раз решила начать борьбу с Сашиным бездействием – в смысле добычи суженого. Она позвонила в пятницу вечером и приказала:
– Завтра едем кататься на горных лыжах! И никаких возражений!
– Ты с ума сошла, Люсь? Я не умею, мне не в чем, я вообще гор боюсь с детства! Разве не помнишь, как я шлепнулась и как ты возвращала меня к жизни таблицей умножения? Не, не, только не лыжи, тем более горные! – запротестовала Саша.
– Значит, так, подруга! Слушай сюда! Мне тут дали офигенную книжку, называется «Пятьдесят способов познакомиться и понравиться». Какой-то американец написал, психолог. Я ее сегодня дочитала. В ней сказано, что по статистике знакомство на горнолыжном курорте занимает первое место среди всех способов познакомиться с будущим мужем! Представляешь? На втором – тренажерный зал.
– А на третьем что?
– Не помню уже. Бег трусцой по парку, кажется. А зачем тебе третье?
– Прикидываю культурную программу на ближайшее время.
