Шло время, внешне гармоничная оболочка их союза стала прочной и не позволяла вырваться наружу тем конфликтам, которые зрели внутри. «А так ведь многие живут годами», – порой думала Светлана.
Она ждала момента, когда расстаться можно будет спокойно, без драматических коллизий. Но то ли Игорь что-то понял, то ли время притупило ее ревность, но шли дни, а они все еще были вместе. В свой следующий отпуск они собирались так же, как и обычно – спорили о количестве чемоданов, дате вылета и продолжительности поездки. Не спорили они только о том, где будут отдыхать. Оба безоговорочно опять выбрали Албену.
Фрау Шланге имела мечту. Именно «имела», как некоторые имеют автомобиль или загородный дом. Мечта эта была ровно такая, какая должна быть у восьмидесятишестилетней дамы, над балконом которой проходит глиссада берлинского аэропорта «Тегель» и которая имеет соседок, «глупых, как вороны, и способных только говорить скабрезности молодому почтальону Петеру». Фрау Шланге мечтала побывать на пляже Махо Бич. Она уже не помнила, как называется остров в Карибском море, на котором это удивительное место находится, но точно знала, что лучшей точки для наблюдения за совершающими посадку авиалайнерами в мире нет. Фрау Шланге сама об этом читала в «Авиационном обозревателе». Ее приятельницы по пансиону для престарелых, те самые «глупые вороны», не понимали, почему, когда они все собираются пойти выпить кофе в их любимую кофейню на Курт-Шумахер-Платц, мадам Шланге, сердито шевеля губами, удобно устраивается у себя на балконе и, замаскированная цветущей пеларгонией, в сильный бинокль следит за идущими на посадку самолетами. На их призывы покончить с этим странным занятием она обычно отвечала горячей отповедью, смысл которой сводился к тому, что она сбежит из этого заведения, поскольку «прилично-умных людей здесь не осталось, в особенности после того, как почтенный герр Хамстер подавился кнедликом». Именно герр Хамстер, незадолго до своей нелепой гастрономической кончины презентовал ей этот старый оптический прибор на кожаном ремешке. Мощность военного бинокля была такова, что разглядеть каждую заклепку под мощными крыльями современных летных аппаратов не составляло труда. Никогда и никому фрау Шланге не рассказывала, что ее так привлекает в этом нарастающем гуле, в этом запахе авиационного керосина, который шлейфом накрывал весь их район, в этих загадочно светящихся в вечернем небе иллюминаторах, за которыми любопытствующие пытались разглядеть ее город. Она представляла себе, как эти люди несколькими часами ранее собирались в дорогу, смотрели карты, проверяли билеты, укладывали чемоданы и произносили: «Ну вот, вроде можно и ехать!» Их объединяли радостная нервозность и суета. Они покидали привычные места и пускались в путешествия, ничуть не боясь нового, неизведанного. Фрау Шланге тоже хотела путешествовать, но у нее никак это не получалось. Обстоятельства, которые помешали ей стать туристкой, были банальны – неважное здоровье и отсутствие денег. Нет, конечно, поплыть по Рейну на корабле – это не вопрос, это она бы осилила. Но фрау Шланге не хотела ни на Рейн, ни на Балтийское побережье, ни в Баварские Альпы, она хотела в края далекие, теплые, лучше жаркие. Об этом знал только герр Хамстер, который ее поддержал и даже обещал некоторую помощь в осуществлении мечты, но неудачно проглоченный кнедлик все планы свел на нет. Фрау Шланге погоревала о друге, о похороненной с ним своей мечте и теперь проводила все время на балконе в ожидании самолетов. И так бы продолжалось очень долго, не попадись ей на глаза реклама одного малюсенького турагентства, продававшего путевки по смехотворной цене. Агентство закрывалось, а потому делало всем значительные скидки.
В Болгарию, в город Албену, в составе большой группы престарелых туристов, фрау Шланге уехала так внезапно, что «глупые вороны» даже не успели спросить, где она взяла на это деньги. Впрочем, даже если бы и успели, то ничего бы толком не узнали – признаваться, что свой единственный золотой браслет она снесла в афганскую скупку, фрау Шланге никогда бы не стала.
Отель ей понравился, как и понравился город, розы, ресторан с великолепными блюдами, приветливый персонал и мелкий бассейн (плавать она не умела). «Ну, Карибы я бы не потянула! А чем Болгария хуже?» – В полдень, в самую жару, она устраивалась под большим зонтом на своей лоджии, на последнем, двенадцатом этаже и при помощи того самого бинокля обозревала окрестности. Окрестности были красивые, но скудные – вся беда в том, что с балкона фрау Шланге наблюдался только пустынный морской горизонт, кусочек скалистого берега и узкая песчаная коса под ним. В самом низу, под балконом было еще кафе и пляж, но и то и другое рассмотреть нельзя было даже в бинокль. К большому огорчению фрау Шланге, самолеты в этих местах не летали, а потому все ее внимание занимал доступный пейзаж. Ее туристическое любопытство было удовлетворено почти сразу – за два дня она обошла весь городок, затем, отбившись от стайки таких же пожилых фрау, сходила в ресторан отведать национальных блюд, посетила почту, где выбрала самые эффектные и дорогие открытки с видами болгарских курортов и отправила их в пансион «глупым воронам». Почти все время фрау Шланге проводила на балконе. Большей частью она вспоминала свою жизнь, вполне комфортную, но уж очень одинокую. Вот герр Хамстер ее немного скрасил, но, понимаете ли, случился кнедлик… Иногда она подносила к глазам бинокль, недолго разглядывала горизонт, но скорее по привычке.
В тот самый день фрау Шланге заняла свой пост несколько раньше, чем обычно. Причиной тому послужила очень вкусная, но вносящая некоторую нестабильность в организм свежая клубника со сливками. Утром в ресторане, не сдержавшись, фрау Шланге три раза ходила за добавкой и вот теперь к двенадцати часам далеко отойти от гостиничного номера опасалась. Она уютно устроилась в кресле под зонтиком, перед ней стоял графин с кипяченой водой, на коленях лежал бинокль. Жизнь была замечательна, даже несмотря на волнение в животе. Фрау Шланге поднесла бинокль к глазам и, подобно полководцу, внимательно оглядела окрестности. Море были привычно пустое, только где-то рядом, почти под зданием отеля, ощущалась какая-то жизнь. Скалистый берег тоже оживленным нельзя было назвать – один прохожий, какая-то повозка с осликом да бегущая дама. «В такую жару бегать нельзя!» – осуждающее подумала фрау Шланге и продолжила наблюдение. Дама, к ее удивлению, на некоторое время присела, потом как-то резко вскочила и ринулась по ступенькам вниз. «Она, определенно, ненормальная. Бегает, скачет, и наряд у нее какой-то легкомысленный…» – фрау Шланге прислушалась к своему животу, отложила бинокль и на некоторое время скрылась в номере. Когда она вернулась на балкон и опять поднесла к глазам бинокль, то обнаружила, что дама уже на узкой песчаной косе под обрывом и не одна, а с мужчиной. Как ни силилась фрау Шланге получше его разглядеть, у нее ничего не получалось – лицо она видела какое-то мгновение, потом на воду упало солнце, забликовало море, все как-то запереливалось, замерцало. Стало очевидно, что этот мужчина пытается поцеловать спустившуюся к нему женщину. Фрау Шланге отняла от глаз бинокль: сценка на узкой косе стала фривольной – женщина осталась в очень откровенном купальнике, который был скорее намеком на одежду, чем одеждой, а мужчина предпринял еще одну попытку обнять и поцеловать ее. Выждав для приличия минуту-другую, фрау Шланге с жадностью припала к биноклю. С одной стороны, ей было неловко, с другой… С другой, она, прожившая жизнь без семьи, без любви, без близкого друга, мучилась тем самым чувством, которое испытывают дети, завидя новенький велосипед у сверстника. Это чувство состояло из любопытства, зависти, умиления и даже бескорыстной радости. «Они – красивые. Высокие, хорошо сложены. И наверное, они – любовники. А свидание это – тайное. Иначе зачем так далеко от всех забираться. Она его любит, сильно любит. Она так бежала…» – думала фрау Шланге. Она впервые так близко подошла к чужой жизни, к чужим отношениям. Это было не кино, где все было не по-настоящему, не сценка в городском парке, когда непозволительно было бы даже и голову в их сторону повернуть. Это было что-то, что вдруг стало тайной на троих – этой женщины, мужчины и ее, одинокой пожилой фрау Шланге. «Они могут не волноваться – я никому ничего никогда не скажу. Счастье болтовни не любит. Ах, если бы был жив герр Хамстер!» Мужчина и женщина тем временем вошли в воду, но плыть не спешили, они стояли друг против друг и, видимо, о чем-то разговаривали. Впрочем, лиц нельзя было разглядеть. Фрау Шланге торопливо подкрутила колесико, пытаясь навести резкость, а когда опять поднесла бинокль к глазам, увидела, что мужчина протянул руку и схватил (или это так казалось издалека) женщину за плечо. Он старался опрокинуть свою спутницу в воду, потом он то ли ударил ее по голове, то ли пытался опустить ее голову к воде. Поднялся фонтан брызг, из-за которых ничего не стало видно, а когда вода улеглась, фрау Шланге узрела только мужчину. Как ни крутила старушка бинокль, как ни меняла она положение, как ни привставала на цыпочки, даму в откровенном купальнике найти она не могла. Мужчина тоже на какое-то мгновение исчез из виду – видимо, нырнул в воду, – потом появился вновь, только чуть дальше, а уж затем широкими уверенными движениями поплыл куда-то в сторону. «Он прятал под скалы ее тело!» – подумала фрау Шланге, ее сердце отчаянно забилось, она еще раз внимательно посмотрела на узкую песчаную косу, но там никого уже не было.
