– На фиг тебе столько? – спросил как-то Пашка, который «случайно» встречался на ее пути.
– Нравится, миленькие. Пахнут хорошо.
Отвечая ему, Светлана уже ожидала, что на следующий день влюбленный Пашка подарит чуть ли не ведро. Но Соколов купил ей большой торт-мороженое и букет ландышей.
– Это что? – Светлана удивленно разглядывала коробку.
– Это лекарство от одиночества. Я где-то читал, что цветы себе покупают только одинокие женщины. Только, пожалуйста, не обожрись!
В этом поступке и в этом ответе был весь Пашка – эмоционально он был выше своих сверстников на целую голову. «Он влюблен был в меня. Долго-долго. И даже когда сделал предложение своей жене, он все еще меня любил», – Светлана не хотела возвращаться к машине, поэтому пошла дальше, вдоль Петровского парка. Раньше она старалась не вспоминать этот их разговор у центрального входа в ее библиотеку. Было что-то неловкое в его заискивающем тоне, а сама фраза прозвучала как мелкий шантаж и упрек одновременно. Мол, смотри, прогадала ты… Он почти не глядел на нее, словно стеснялся и собственной женитьбы, и того, что приехал сюда, когда уже обсуждать что-либо поздно. Светлана машинально посмотрела на его руку – тонкое обручальное кольцо как-то удивительно шло его сильным, по-спортивному корявым пальцам.
– Я женился, наверное, ты знаешь? – сказал Пашка.
– Слышала от Нинки. Поздравляю, – Светлана в нетерпении посмотрела на дверь. Во-первых, ей очень не хотелось, чтобы ее кто-нибудь здесь с ним видел («вопросами замучают!»), а во-вторых, сказать ей было нечего. Никаких особенных эмоций она не испытывала, только вежливое в этих случаях оживление. Ей было странно видеть Пашку таким напряженным и неловким, словно он приехал советоваться с ней, не совершил ли он ошибку, женившись.
Потом она вспоминала десятый, выпускной класс. Все пребывали в волнении – надо было обязательно хорошо сдать экзамены и поступить в институт. Вечеринок, прогулок, поездок на теплоходе, которые были так часты в восьмом и девятом, почти не было. Да и чувствовали все себя уже разобщенно, держа в уме вступительные экзамены и ту жизнь, которая ждет их после выпускного вечера. Светлана, подстрекаемая Нинкой, зубрила историю библиотечного дела, чтобы на вступительных поразить экзаменационную комиссию.
– Это что за «труха»? – Пашка заглянул в облезлый серый учебник. «Трухой» он называл все, что, по его мнению, не заслуживало внимания.
– Это не труха, а библиотековедение.
– Зачем?
– На вступительных нужно будет знать.
– Так ты все-таки с этой дурной Нинкой идешь в институт?
– Она не дурная, она – практичная. И институт тоже неплохой…
– Ты вполне могла бы поступить на журфак. Особенно на тележурналистику, у тебя внешность подходящая.
Говоря это, Пашка делал равнодушное лицо, как будто рассуждал о возделывании турнепса. Но Светлану обмануть нельзя было – ясно, что Пашка хочет поговорить о том, как их отношения сложатся после школы. Но она справедливо полагала, что загадывать тут нечего, и жизнь, когда исчезнет эта связующая под названием «школа», распорядится всем сама. Так и случилось – встречались они не очень часто, и инициатором всегда был Пашка. Светлане никогда не приходило в голову набрать его номер телефона. То последнее лето в год окончания школы она запомнила по запаху жасмина – куст с мелкими цветами рос неподалеку от того места, где Пашка назначил ей свидание. Как и когда стало ясно, что он в нее влюблен, она уже не помнила. То ли это был класс седьмой, когда маленький, на голову ниже ее, Соколов достал маленькую записную книжечку и со значением произнес: «А я знаю твой номер телефона!» Светлана рассеянно посмотрела на него и ничего не ответила, ее больше занимало классное дежурство, за которое она, как староста, отвечала. Потом, как водится, было швыряние в нее ластиков и пластилиновых шариков, смешки, когда она что-то не так отвечала на уроке, якобы случайные столкновения на переменах. Последняя «шкода», которую позволил себе недоросль Пашка, случилась в самом конце седьмого класса: он спрятал ее портфель в мужском туалете. Светлана, обегав всю школу, догадалась об этом только тогда, когда урок уже шел пятнадцать минут. Она спокойно зашла в пустой туалет, забрала портфель и пошла домой. В этом учебном году они больше не виделись. В восьмой класс их мальчики пришли красивыми, высокими, с тщательно культивируемыми первыми усиками. Первого сентября на линейке стояли совсем взрослые юноши, с восторгом и любопытством ожидающие открытия, которые им сулил беспокойный возраст. С первого же дня Пашка вызвался ее провожать домой. Светлана, стесняясь, шла рядом, совершенно не замечая, что поведение Пашки вызывает у одноклассников не смех, а зависть. Все они переступили тот рубеж, после которого влюбленность становилась самым главным душевным состоянием. Светлана, эмоционально неповоротливая, тяготилась его вниманием, но сказать прямо в лицо не могла. Пашка сам обо всем догадался и теперь старался встретить ее где-нибудь вне школьного двора. Так продолжалось почти два года. Его внимание к ней стало привычным, и только одна история вдруг помогла ей осознать, что Пашка вырос, и от детской влюбленности почти ничего не осталось, на смену ей пришла страсть взрослеющего мужчины.
Класс устраивал какую-то вечеринку с пирожными и чаем. Сейчас это смешно представить, но в тот раз так это и было. Понятно, угощение было не главным, а главным были танцы, которых с нетерпением ждали все – и девочки, и мальчики. Светлана помнила, как при первых звуках музыки Пашка не спеша подошел к ней и улыбаясь потянул за руку в центр. Она сделал шаг вперед, почувствовала, как крепкие руки обняли ее, а к ее телу прижалось сильное мужское тело. Совершенно инстинктивно она отстранилась, но поскольку Пашка крепко держал ее в объятиях, то получилось, что она двигается, некрасиво оттопырив таз.
Сейчас, много лет спустя, гуляя по Ленинградке, она расхохоталась: «Господи, какая же дура была! Представляю, как это все выглядело…»
Тот самый жасминовый куст, около которого состоялось их главное свидание в той жизни, был огромен. Он закрывал их от прохожих, чему Пашка был несказанно рад, а Светлана страшно нервничала. Ей казалось, что любой прохожий будет подозревать их в чем-то неприличном.
– Ну, пойдем, – тянула она Пашку за руку, но он лишь скороговоркой произнес:
– Светка, не хочешь после всех вступительных съездить в Ригу, на недельку?
– Можно, – не подумав, ответила она, чтобы хоть как-то прервать это уединение.
– Со мной, больше никого не будет?
– Почему? – она по-прежнему не могла сосредоточиться на разговоре.
– Потому, что мы будем вдвоем. Жить будем у знакомых, у них отличная квартира там, почти в центре, – последнюю фразу Пашка произнес лихо, словно это были ключевые слова.
– Пашка, не знаю.
– Ну ты же только что сказала, что «можно».
– Паш, не хочу загадывать, а вдруг экзамены не сдам, какая поездка? На работу надо будет устраиваться.
