– Ни за что!
В ночной тиши послышались всхлипывания.
– Ах, сэр Митчелл, чем вы от него отличаетесь?.. У вас не сердце, а камень.
– Вот-вот, – донесся злой шепот. – Я такой! А теперь убирайтесь, я не хочу вас видеть.
Некоторое время слышались жалобные всхлипывания, затем ее умоляющий голос:
– Почему вы так ожесточены сердцем? Разве Господь не велит нам быть добрыми и милосердными?
– А меня сюда забросили по-доброму?.. Ладно, леди Даниэлла, я вам приказываю не приходить больше ко мне! Я не хочу, чтобы из-за меня пострадала дурочка.
Ко мне донесся всхлип, потом тихий молящий голос:
– Я знаю, что глупая, но с вашей стороны жестоко это повторять все время.
– Прошу прощения, леди Даниэлла, но я хочу, чтобы вы нежились сейчас в теплой мягкой постельке, а не торчали холодной ночью на сквозняке перед окном темницы! Но раз уж пришли… что та сволочь намерена со мной делать?
– Не знаю, он не говорил. Вроде бы хочет выкупа…
В тишине я услыхал злой хохот.
– Выкупа? Да мой отец еще и приплатит, только бы меня не выпускали!
– Ах, сэр Митчелл, нехорошо так говорить про родителя…
– Да чтоб его черти взяли!
– Господь вас накажет за такие слова!
Некоторое время они переговаривались совсем тихо, затем Даниэлла закуталась в плащ, сгорбилась и побежала вдоль стены, как чучундра, что всю жизнь мечтала выбежать на середину комнаты и никак не могла осмелиться. Страж тут же вернулся, я немного выждал, тихо, пленник со стражем в разговоры не вступает, страж тоже делает вид, что всего лишь отлучился на минутку по делу.
Я проследил взглядом за убегающей тенью, глаза привыкли, я отчетливо вижу в темноте. Видимо, геммы что-то да добавили: уже не в тепловом излучении, вижу как будто днем в пасмурный день, а красноватым подсвечено только чуть-чуть. Похоже, мой пленник в самом деле не годится как средство давления на соседского барона. Барон Винсен Кассель, хозяин замка, судя по рассказам Мартина, кастеляна и герцогини, весьма недоволен чересчур самостоятельным сыном. Он не раз пытался сбагрить его в какой-нибудь дальний поход, соблазнял сокровищами в горах Спящего Гнома, даже карты подсовывал, однако этот Митчелл как будто все чуял или догадывался, но предпочитает выказывать доблесть в пределах герцогства.
– Ладно, – пробормотал я сам себе, с умным человеком и поговорить приятно, – не мое это дело. Дождь перестал…
На обратном пути я не особо избегал стражей, но обострившийся слух позволяет засекать их шаги издали, так что без труда отодвигался в сторону, и эти бдящие проходили мимо, не догадываясь потыкать пиками в темные ниши.
Пес уже сидит по ту сторону двери, бросился на шею, потом долго вилял толстым задом, объясняя, как он рад, как он рад, что я вернулся, это ж какая глупость не взять его в темную ночь.
– Все хорошо, – объяснил я, – завтра мы уедем, мы помчимся на оленях утром ранним… и отчаянно ворвемся… не помню куда, но что ворвемся – это точно. Мы же не можем двумя чучундрами, мы с тобой два слона в лавке Сотбиса.
Глава 4
Пес смотрел на меня пурпурными глазами, в которых бушует адское пламя. Мне показалось, что он стал еще крупнее, от него веет чем-то новым, непонятным. Странная тревога или предчувствие чего-то витает в огромном зале, я зябко повел плечами. Огромный зал несмотря на четыре подствечника с полным набором горящих свечей, залит призрачным лунным светом. Однако ложе у противоположной стены настолько темно, что лишь мое обострившееся зрение позволяет рассмотреть горы подушек, атласное покрывало, толстую шкуру на полу.
Лунный свет попадает через окна-бойницы только с одной стороны, красные огни свечей разгоняют тьму во всех углах, однако свет по большей части холодный, призрачный, серебряный, а не оранжевый, какой дают свечи и подражающее им солнце. Фигуры рыцарей все также смотрят строго и взыскивающе, сегодня кажутся особенно живыми, но пора перестать совать пальцы под забрала, что за мальчишечьи страхи, скоро под кровать начну заглядывать…
Я наконец-то снял пояс с тяжелым все-таки к вечеру молотом, повесил на спинку стула, чтобы всегда был под рукой. Рыцари смотрят бесстрастно, никто не шевелится, но я лопатками чувствую их взгляды на спине, никто из них вроде бы не переглядывается, достоинство не позволяет. Все напыщенные и гордые, ну нет среди них школьных учителей или библиотекарей, все до единого – конкистадоры, завоеватели, сокрушители, полководцы, вершители, судьи, прокуроры, истребители нечисти да и вообще всего, что под руку подвернется…
Пес вдруг зарычал, шерсть поднялась дыбом. Я спросил туповато:
– Ты чего?
Он оскалил зубы, попятился. Я оглянулся, рука метнулась к рукояти меча раньше, чем я что-то увидел, и только с обнаженным клинком в руке рассмотрел, как у изголовья кровати начинает светиться тонкая полоска. Лунный свет туда не доходит, обрывается, не коснувшись шкуры на полу, свечи озаряют все огромное помещение без бликов и теней, но там почему-то темно…
Сердце стучит часто, я впился взглядом в щель. Не может быть, чтобы поколения жили здесь, но проходили мимо и не пытались доискаться, что за дырка, зачем она и почему до сих пор не заросла ни грязью, ни паутиной.
Пес продолжал рычать, глаза медленно застилало багровой пеленой ярости.
– Тихо-тихо, – сказал я успокаивающе. – Не наше это дело, понял? Бери свою перину и тащи к двери. Утром уедем. А все эти мадридо-брабантские тайны… хрен с ними.
Рычание в его могучей глотке начало потихоньку стихать. Я посмотрел на обнаженный меч в руке, выгляжу довольно глупо, сунул в ножны и поставил у изголовья. Пес взглянул с укором, я подумал и, сказав: «Ты прав», вытащил из ножен. Пусть стоит вот так обнаженным, иногда и доли секунды решают, кому жить, а кому нет. Вообще-то я зря так на герцогиню и прочих, в моем «срединном королевстве» точно так же привыкли бы и топали мимо. Никто не будет ломать голову над загадкой слишком долго: ткнутся раз, ткнутся другой, а там не только интерес угасает, но и жрать добывать надо, к бабам сходить, в покер сыграть с начальником.
Я перевел взгляд на обнаженное лезвие, снова посмотрел на щель. Подумал и, взяв меч, двинулся к стене, где без лишних раздумий, я ж не интеллигент, попробовал сунуть в щель, уж очень напоминающую, да, напоминающую нечто знакомое, в смысле – отверстие для клинка.
Меч с легкостью вошел, как ключ в замочную скважину, так же плотно и надежно. Я приложил некоторое усилие, задвигая стальную полосу до конца, даже пробормотал себе: «Эй, кто там? Крыса или снова ты, Полоний?» Легкий толчок в рукояти показал, что меч наконец уперся. Внезапно стегнул страх, я хотел было разжать пальцы, но сильный удар внутри тела заставил мускулы превратиться в камень. Я беззвучно закричал, дикая боль прокатилась от пальцев на рукояти меча до плеча, разошлась по грудной клетке, сожгла внутренности, расплавила кости и ушла в пол, словно я сдуру сунул меч в электрическую розетку.
