– Хоть не розовых слонов, – пробормотал я тихонько.
– Прими умение говорить с филигонами, – сказал еще один рыцарь.
– А я, – произнес долго молчавший рыцарь в старинном рыцарском костюме, – отдаю тебе умение видеть, если захочешь, конечно… магические ловушки. Это не спасет тебя от обычных, но сумеешь увидеть магическую петлю, яму или незримый шип в стене…
– Вот за это спасибо, – сказал я с благодарностью. – Это я понимаю!.. Нет-нет, дорогие предки, все вы одарили меня сверх меры и просто по-королевски, но ваши дары столь велики, что на осмысление их величия и грандиозности мне потребуется время, а даром благородного рыцаря в римских доспехах я смогу воспользоваться прямо щас… как только пойму, как им пользоваться.
Рыцарь отмахнулся, явно довольный.
– Это придет. Увидишь ловушки – поймешь.
Дербент, подумав, вздохнул и сказал решительно:
– Только у меня было умение запоминать все, что хотел, но сейчас так уж ли оно необходимо мне? Дарую его вам, сэр Ричард!.. Не благодари, некоторые полагают, что это не дар, а проклятье.
Отец Филипп провозгласил с непривычной для такого человека хвастливой торжественностью:
– Когда я был простым оруженосцем, то никогда не спал на посту. Любую ночь мог бодрствовать! Правда, не больше трех ночей кряду. Это не горы сдвигать заклятиями, однако любой, кому доводилось нести ночную стражу, знает, что это такое.
Он посмотрел на меня строго, я поспешно закивал – да-да, еще бы, кто ж не знает, даже кофеем можно залиться до ушей, а все равно под утро как мокрая тряпка.
Герцог Бертольд, который все чаще посматривал на меня с некоторым сомнением, сказал внезапно:
– Не хотел об этом говорить, но… дело не в том, что я сразил дракона. Я никому не сказал, что сразил его на пороге… на пороге его… той норы, что неизвестно где, неизвестно в каких землях! Я снял с шеи дракона волшебный камень, который открывает дверь… правда, для этого нужно к той двери подойти вплотную.
Он протянул призрачную длань, я ощутил недоброе, хотел отступить на шаг, мою руку охватил нестерпимый холод. Я охнул, холод тут же прошел, только невыносимо жгло палец, даже не палец, а то место, где под кожу внедрилось зачарованное кольцо с камешками.
– Теперь он там, – произнес печальный голос, – возможно, ты заглянешь в тот мир… и сразишь настоящих драконов…
– Да, – пробормотал я, – всю жизнь мечтал бить драконов!
Самый молодой из предков, Денинг, который погиб, едва успев оставить потомство, сказал со скромным хвастовством:
– Никто лучше меня не мог пробраться в чужую крепость и выведать секреты. Говорят, моя мать была исчезницей, но это враки… Впрочем, какая разница, отец мой был ярлом Валленштейном, а я был тем его седьмым сыном, которому нравилось не столько драться в битвах, сколько пробираться незамеченным к чужим окнам. Сперва я заглядывал в спальни молодых женщин, а когда вырос – подслушивал военные планы. Я дарю вам, сэр Ричард, секрет исчезновения, но предупреждаю, что вас не заметят только простые люди, а волшебники и колдуны любого ранга – увидят сразу. Как, впрочем, и собаки…
Голос его стал печальным, оборвался, я увидел, как чья-то железная ладонь хлопнула его по плечу, зычный голос проревел:
– Не печальтесь, что так рано присоединились к нам! Сэр Ричард, я дарую вам заклятие муравья.
– Я передаю свой дар слушать лес…
– … а я – укрываться в лесу…
Я думал, что сказали уже все, но последним подошел герцог Гельмольд, произнес торжественно:
– Я прожил очень долгую жизнь, участвовал в сражениях, которым потерял счет, сразил множество противников… но умер в собственной постели в глубокой старости, чем горжусь, окруженным правнуками и праправнуками. Всем этим я обязан прекогнии… ты готов ее принять?
– Звучит заманчиво, – пробормотал я опасливо. – В глубокой старости… правнуки и праправнуки… это ж сколько можно съесть, выпить и баб сколько…
Надо мной словно раскололись своды замка:
– Так прими же!
Я успел распахнуть рот для протеста, мол, не все так сразу, нужно сперва бета-версию, протестировать, вдруг это не совсем для моего организма, но страшный разряд молнии ударил в мое тело, скрутил, как мощные руки, выжимающие мокрую тряпку, расплющил о пол, сжег кожу, мясо, расплавил кости и, наконец, испепелил ту протоплазму, что растеклась лужицей по камням, пытаясь найти щели…
Молнии исчезли, я ощутил, что эта тварь дрожащая, что всхлипывает от пережитого ужаса, и есть я, а призраки все еще стоят полукругом и смотрят взыскующе.
– … выдержал, – донесся до слуха, словно внезапно отворилась дверь в моих ушах, изумленный голос молодого красавца. – А я уж хотел предупредить, что это его наверняка угробит!
Герцог сказал с гордостью:
– Я чувствовал в нем нашу породу! Видите, в сознании, даже на ногах. А умирали от этого дара совсем никчемные…
– Дара или проклятия? – спросил язвительно Бертольд. – Вы не замечаете, герцог, что оскорбили две трети потомков Валленштейнов? Они отказались от такой способности, справедливо считая ее не даром, а проклятием! А также тех, кто рискнул принять и умер, принимая… разве доблестный граф Тотлебс был никчемным? Или благороднейший барон Бутузль, герой многих битв?
Герцог, не отвечая, обратил взор в мою сторону.
– Вы уже можете говорить?
– Да, – прохрипел я. – Как будто палкой по голове… ну и дары у вас! Надеюсь, в коробке уже ничего не осталось…
– Вы получили дары от всех двенадцати, – сказал Гемгольд. – Не все дары пригодятся, не все даже понятны, но это ценные дары. Никогда еще никто из Валленштейнов не обладал всеми разом! Они будут с вами всегда, сэр Ричард, пока будете Валленштейном и не возжелаете отказаться от этого славного имени ради чего-то более…
– Герцог! – воскликнул с упреком отец Филипп.
Гемгольд ответил с холодноватой невозмутимостью:
– Должен же я предупредить ярла Ричарда?
Я поклонился, в голове шуршат, как крупные мыши, суетливые мысли, скачут одна через другую, только мелькают розовые лапки и толстые задницы с длинными скользкими хвостами. А не принять ли в самом деле это ярлство, ведь на халяву, взамен требуется не так уж много. Сопи в две дырочки и соглашайся, когда называют Валленштейном. Трудно ли, если сам без всякого принуждения и по собственной воле назвался этим самым?
Над головой прогремел нечеловеческий голос:
– Мы верим в тебя, Ричард!
– Можно встать? – поинтересовался я. – Спасибо за доверие, господа. Как говорится, я рассматриваю это только как аванс. Ну, вы понимаете…
Далеко за окном истошно прокричал петух. Ненавижу эту дурацкую птицу, дико и надсадно горланящую по утрам, когда нормальные совы, в смысле – люди, еще спят, но призраки, к моему неимоверному облегчению, сразу же умолкли, потускнели, начали расплываться, превращаясь в бесформенные дымки, потянулись обратно к погребальным урнам. Петух прокричал снова, небо за окном разом просветлело. Еще не восход, солнце там за бугром терпеливо ждет третьего крика этой дурной птицы, от которой зависит его восход, а я ошалело озирался, не зная, дожидаться гонга на завтрак или же брать руки в ноги и драпать во все лопатки.
