В коридоре послышался приближающийся топот. Я дотянулся до меча, поднялся, держась за стену и опираясь на меч. В дверном проеме с остатками рамы возник стражник, побледнел, глаза вылезли на лоб.
Пес увидел чужака, шерсть снова встала дыбом, зарычал и приготовился прыгнуть, я ухватил за холку.
– Брось, мы его прикончили…
Стражник пролепетал:
– Что… это?
– Крыса, – сообщил я. Меня передернуло, я обхватил себя руками за плечи. Зубы застучали, словно я трушу, как не вовремя. – Кр-р-рыса!
– Крыса?
– А сам не видишь? – спросил я. – Кто-то еще слышал грохот?
– Да, ваша милость. Мартин. Он и послал меня проверить.
Я подумал, подавил на миг дрожь, сотрясающую с ног до головы, сказал властно:
– Зови, но никому больше о том, что видел! Понял?
– Да, ваша милость!
Он исчез, а минут через десять снова шаги, Мартин вбежал, чуть не сбив меня с ног, осмотрел зверя, Пес рычал, я гладил по вздыбившемуся загривку. Меня передергивало, зубы стучат, волосы на руках встали дыбом, кожа вся в пупырышках.
– Аландский канойр, – проговорил Мартин с трудом. Он посмотрел на меня дикими глазами. – Это же канойр!.. Как вы сумели… Это вы его?
– Нет, – ответил я саркастически! – Он сам себе погрыз лапы, а потом попросил у меня меч и закололся. От неразделенной любви, наверное. Может быть, это менестрель?
Мартин посмотрел на меня озадаченно:
– Сэр Ричард, вы не ранены? А то говорите так странно… Или это вы так шутите?
– А почему нет? – ответил я. – Только начнешь привыкать к хорошему, как жизнь становится еще лучше! Вы думаете, я знаю, что такое канойр?
Он покачал головой, не отрывая взгляда от распластанного зверя.
– Да и здесь мало кто о нем знает. Их уже не осталось, последнего убили пятьсот лет тому. Это я, как заядлый охотник, перечитывал все трактаты на тему охоты, а также запоминал повадки разных зверей. Там в разделе исчезнувших диковинок был и канойр… Кто же думал, что он окажется здесь!
Я тоже прошелся вокруг поверженного зверя, ткнул носком сапога в оскаленную морду.
– Теперь Его Величеству легче будет путешествовать.
Мартин вздрогнул.
– Почему?
– Думаю, и последняя клетка в его передвижном зоопарке опустела.
Глаза его расширились, лицо побледнело. Прошептал:
– Не могу поверить, чтобы Его Величество…
– Батюшка-царь добр и справедлив, – вздохнул я, – а вот бояре – супостаты… Нет-нет, это я своим мыслям. Тебе, простодушный Мартин, легче будет от того, что король ничего не знал, а канойра выпустил из клетки, скажем, колдун?
Его лицо просветлело, он подхватил с жаром:
– Ну да, как я сразу не подумал! Конечно же, это проклятый колдун упустил зверя. Не закрыл щеколду или дверь неплотно…
Я кивнул.
– А канойр, вместо того чтобы хватать и рвать на части тех, кто ближе, ринулся по длинному переходу из восточного крыла в западное, по дороге тоже никого не задрал… Думаю, сейчас в клетке уже не отыскать ту мою вещь, по запаху которой он примчался с такой прытью.
Он побледнел, глаза остановились в орбитах, будто замерзли.
– Не могу поверить… Одно дело – пьяные придворные или колдун, но… чтобы Его Величество?
– Ладно, – сказал я устало, – Мартин, дайте поспать хоть эту ночь! А вы идите, идите, идите… Впрочем, пришли людей, пусть дверь починят. Нет, чинить долго, пусть снимут где-нить, поставят сюда.
Он посмотрел на меня с недоумением:
– Но ведь там же… другие двери!
– И что?.. Ах да, разные размеры. Еще долго топать до эры проклятой стандартизации, да? Теперь вижу, что эта гребаная неповторимая уникальность не так уж и хороша… если для дома, для семьи, а не для вернисажей. Ладно, тогда до утра. Спокойной ночи!
Ночью и утром истошно орали петухи. Я переждал, пока разогнали всю нечисть, осторожно открыл глаза, осмотрелся. Комната пока не изменилась, да и Пес после такого приключения вряд ли позволит даже цветы сменить в вазах, пока что греюсь и отсыпаюсь под тремя перинами. Все-таки Пса этот аландский канойр потрепал сильно, я истощился на его лечение так, словно десять смертельно раненных воинов вытащил с того света. Правда, попутно узнал живучесть моего песика.
Дверь на месте, хоть и другая. Значит, Мартин постарался, отыскали и подогнали по размерам. Здорово я ухекался, что не проснулся, даже Санегерийю успел помять.
Вылез из-под одеял, чувствуя волчий голод, хлопнул в ладоши. В дверь опасливо заглянул бородатый мужик со зверски перекошенным шрамом лицом. Один глаз вытек, зато второй блестит, как у лихорадочного больного.
– Ваша милость?
– Неси мыться, – велел я.
Таз у него, похоже, уже стоял за дверью, внес моментально, я нагнулся, мужик начал лить подогретую воду на спину. Я прислушался к крикам за окном.
– Что там за шум?
Слуга опасливо оглянулся, сказал почему-то шепотом:
– Его Величество велел заковать в цепи одного из своих сиятельств! Сейчас того в железе готовят для отправки в королевскую тюрьму.
Я зевнул, ну люблю поспать, люблю, вяло поплескал и, торопливо схватив полотенце, сказал с протяжным завыванием:
– Всех бы их туда… А за что?
– Говорят, их милости за что-то повздорили… А ночью один подстерег другого и – того…
– Набил морду?
– Да что вы, ваша милость! Оне ж благародныя!
Я сказал понимающе:
– А-а, заколол?
Он огляделся, будто опасался невидимых ушей, прошептал:
– Если бы! А то так вдарил, что стену раскрошил этим графом! Того совочками соскребали, а панцирь смяло в лепешку… А от сражений, говорят, барон Фрте… Форте… ну, словом, что-то вроде небольшого окошка, всегда увиливал. На это король сейчас больше всего серчает!
Он лил мне воду на спину, я хотел было спросить, почему ту молоденькую девчушку заменили им, старым хрычом, но не стал, это же понятно, рука леди Дженифер чувствуется всюду, ей бы перевороты в Африке устраивать, революции экспортировать.
– Да, – согласился я, – уклонение от воинской обязанности – серьезное обвинение. Был бы нестроевым – другое дело, но когда вот так поставлен удар…
– Да, – согласился слуга, – такой богатырь, а все скрывал! Как ему не совестно?
– Видать, здорово разозлили, – предположил я.
– Да-да, разозлили, – согласился он охотно. – Говорят же старые люди, что если хорошо раздразнить, человек горы свернет!
Я оделся, уже хотел было велеть подать мне в номер что-нибудь пожевать, но ударил спасительный гонг. Я взыграл, сказал Псу бодренько:
