Отдыхать от походов Святослав возвращался теперь не в Киев – в Предслав на Дунае.
Сначала киевляне ничего не заметили: спали после обеда и не видали, как на той стороне, за Днепром, поднялись столбы дыма. Проснувшись, занялись кто чем и опять-таки не сразу обратили взор куда следовало, а обратив, не сразу уразумели, что эти бледные, как бы из тонкой редины, дымы, тающие в знойной дали, – знаки опасности, весть, что показался враг. Ну, конечно, побежали на княжий двор, объявляя по дороге встречным:
– Печенеги!
Когда Ольга, постукивая клюкой, поднялась на башню, крепостной вал кипел и гудел народом, глядевшим туда, откуда грозила напасть. И Ольга разглядела дальнозоркими старыми глазами, как ползут в траве печенежские кибитки.
Кибитки ползли медленно, вразвалку, как ползают в травах большие жуки. И, как жуки, то разбредались, то собирались в кучки.
В кибитках ехали их жены и дети.
Кибитки остановились. Было видно – там тоже жгут костры: пищу готовили.
Выпрягли лошадей: не спешили.
– Вишь, дерзкие! – сказал Гуда. – Как близко подойти осмелились!
– Раскаются, – сказала Ольга. – Ужо задаст им Претич.
Воевода Претич стоял с войском на том берегу для защиты со стороны степи.
Вдруг с вала крик раздался:
– Печенеги!
За Лыбедью показались всадники.
Отряд за отрядом выезжал из леса – видимо-невидимо – степные мелкопородные лошади, барашковые шапки.
Как они сюда пробрались, кто знает. Верно, ночью переплыли Днепр. Их лошади плавали в самых глубоких реках.
Что сделалось! Горохом посыпался народ по домам, за семьями и имуществом.
Дом не унесешь. Но можно одежу взять. Топор. Кувшин с зерном. Пряжу. Полотна, которые сама ткала, и мочила, и на солнце белила.
Ребятишки на плечах, корова на поводу, пес сзади сам бежит, – спешили киевляне укрыться в городе, за валом. Скрипя, закрылись городские ворота. Расселись люди по улицам со своими пожитками. В Киеве войска не было, печенегов не ждали с этой стороны, Свенельд был в Болгарии со Святославом, – оставалось надеяться лишь на Претича, что узнает о беде и придет выручать.
А в покинутых, неукрепленных концах Киева рассыпались печенеги на маленьких лошаденках. А на том берегу их жены кормили грудью детей и готовили пищу, ожидая своей части добычи, а Претич где-то ходил с войском и ничего не знал. В последний час перед тем, как сомкнуться кольцу осады, отъехал от Ольги гонец в Болгарию.
* * *
Сидели осажденные на земле под небом.
Сперва ели свои запасы. Потом Ольга стала кормить.
Она их оделяла, в справедливом равенстве, хлебом и мясом и квашеной капустой, пока еще оставалась с зимы. Но, не видя исхода своему сидению, они день ото дня становились злей и ругали ее корма на чем свет стоит – и скряга она, и кормит не вовремя, и капуста у нее тухлая. Почти так же ее поносили, как Претича.
Съели зерно. Съели коров и свиней.
Выпили воду в колодцах.
Душными ночами кричали на зловонных улицах бездомные младенцы на руках у бездомных матерей.
Младенцы умирали от живота.
Стали и взрослые умирать. Закапывали где придется.
Воевода Претич вышел к Днепру против Киева и увидел на правом берегу несметную силу печенегов. Войско сказало:
– С такой силой разве мы можем биться. Они нас перебьют, едва мы из лодок наземь ступим.
И, видя, что Претич стоит там бездельно и надежды больше нет, киевляне заговорили:
– Коли так, сдаваться надо. Один конец. Все равно пропадем от голода и жажды.
Один юноша умел говорить по-печенежски. Он взял уздечку и тихонько вышел из города. С уздечкой ходил среди печенегов и спрашивал на печенежском языке:
– Моего коня никто не видел?
Так, будто бы разыскивая коня, дошел до Днепра. А там скинул одежду и поплыл на ту сторону. Стрелы полетели ему вдогонку, но он уже был далеко, и воины Претича плыли в лодках ему навстречу. Он им сказал:
– Если не сделаете приступ, киевляне откроют печенегам ворота.
– А что пользы, – они спросили, – если и сделаем приступ?
Но другие стали говорить:
– Хоть княгиню с княжатами выхватить из города. Если убьют их или угонят в плен – Святослав, как придет, нас всех погубит.
И самые осторожные тут задумались.
Они совещались всю ночь и придумали хитрость. Чуть свет сели в лодки и затрубили изо всех сил. Из Киева откликнулись ликующие трубы.
– Святослав! – заорали печенеги, вскочив спросонок.
Разбежались по лесам и попрятались. А Претич, не зевая, погнал лодки к Киеву. Ольгу на руках снесли на берег с двумя внуками и невесткой и посадили в лодку.
Но что там за туча над дорогой? Пыльная туча до небес, в ней мелькают конские бешеные ноги, конские груди, шишаки.
– Святослав! – вскричали Претичевы воины.
– Святослав! – стоном пронеслось со стен осажденного города.
– Свя-то-сла-а-ав! – аукнулось в лесах.
– Святослав, дитятко! – прошептала Ольга.
Он мимо в туче промчался и погнал печенегов. Многие из них были порубаны под Киевом. Другие потонули, второпях переплывая на левый берег. А которые бежали, те так неслись степью, что конские копыта вырывали траву с корнями.
* * *
– Сынок, – сказала Ольга, – видишь, ты чужой земли ищешь, чужую блюдешь, а нас тут чуть-чуть печенеги не взяли.
Он сидел, после бани чистый и еще более красный лицом, на нем была полотняная белая одежда и в ухе серьга с жемчугом и рубином.
– Они опять придут, если ты уйдешь, – сказала Ольга. – Останься с нами!
– Мати моя! – отвечал он. – Завязаны у меня в Предславе великие дела. Что ж, бросить, не развязав?
– Хватает великих дел и у нас в Киеве.
– Мати, на месте сидя не много сделаешь.
– Те, кто тебе оставил Киев, тоже на месте не сидели. Однако свое княжество им было как зеница ока.
– Кто мне оставил Киев, – сказал Святослав, – дошли до предела своего. Мне – раздвигать пределы. Много ли они достигли, ударяя на греков с моря? Болгарские горы – подступ к Константинополю.
– Разве нельзя поближе где раздвигать пределы?
– Нет, – отвечал он. – Не ты ли меня учила – время нам в люди выходить?
– Будь у меня те прежние силы, – сказала Ольга, – я б сама тебя послала на то, что ты, мой отважный, затеял. Но погляди, я уж дышу едва. Что здесь будет без нас с тобой? Неужели тебе не жалко ни отчины, ни деток?
