– Если желаете, то можете приезжать прямо завтра, к часу дня, – сказала она. – Ожидается очень интересный доклад. Во всяком случае, более интересный, чем эта… м-м-м… зависть камням… Подумать только! Скоро здесь любой рифмоплет сможет читать свои вирши!
Худосочного поэта к тому времени уже не было на сцене. Вильгельмина Александровна водила его по залу – угощала гостей очередной «знаменитостью».
14
«Причтами многочисленных в обеих столицах домовых церквей, в которых до сего времени венчания совершались так же, как совершаются они в приходских церквах, получен указ, согласно которому отныне в домовых церквах венчаний совершать не разрешается. Это распоряжение ввергло духовенство домовых церквей в сильное огорчение. Запрет на венчания ставит его в тяжелое материальное положение, особенно с учетом крайне скудного содержания, им получаемого».
Ежедневная газета «Утро России», 24 апреля 1912 года
Писатель Горький, говоря о том, что в жизни всегда есть место подвигу, скорее всего имел в виду конку. Сел, небось, у Арбатских ворот, доехал до Новодевичьего и понял – вот он, подвиг. И стоит недорого, всего пять копеек, а на империале и того дешевле – три. Но проехать на империале – это еще не подвиг, потому что там народу не в пример меньше. Лезть наверх по неудобной, узкой, да вдобавок еще и трясущейся лесенке не каждому охота (руки-ноги, чай, не чужие, чтобы их ломать почем зря), опять же, не во всякую погоду на вольном воздухе ехать приятно, вот и толпятся все внизу. Там – истинный Вавилон, столпотворение столпотворений. Вера на конке почти никогда не ездила, даже в ту пору, когда приходилось жить скромно. Если на извозчика денег нет, то лучше пешком дойти – быстрее будет. Конка то едет, то стоит, но «едет» – это еще слишком сильно сказано, правильнее будет «ползет», особенно там, где на подъеме приходится впрягать «помогаев», дополнительную пару лошадей. Но когда-то, в детстве, давным-давно, поездка на конке с бабушкой (та даже в лучшие времена над каждой копейкой тряслась, но в то же время ходить пешком считала ниже своего достоинства) была для маленькой Верочки праздником. Столько разных людей собралось в одном месте, так интересно их разглядывать и слушать, о чем они говорят. В конке не принято сильно понижать голос (если только разговор не скабрезный), потому что все вокруг посторонние, чего их стесняться? Много интересного можно услышать, пока одну-две версты проедешь.
Электрический трамвай Вере нравился много больше – и ехал он быстрее, и вагоны удобнее. Жаль только, что ходит трамвай не везде и ждать его приходится подолгу, правда не так долго, как конку. Если сначала надо до остановки дойти, дождаться трамвая, а потом еще идти пешком до нужного места, то волей-неволей возьмешь извозчика. Владимир, правда, убеждал, что настанет время, когда трамваи будут ходить по всем улицам и останавливаться едва ли не на каждом углу, но Веру такая перспектива скорее не радовала, а пугала. Всем трамваи хороши, только шума от них много. Если, к примеру, по Пятницкой, и без того не самой тихой московской улице, еще и трамваи пустят, то придется тогда выходящие на улицу окна кирпичом закладывать от шума. Все имеет как хорошие, так и плохие стороны. Взять, к примеру, автомобиль. Едет он быстро и без устатку, но ни одна лошадь не производит такого едкого выхлопного газа и так не шумит. Владимир улыбался, слыша подобные рассуждения, и говорил, что благодаря «двоичности бытия» (так он называл сочетание хорошего и плохого) и кормятся адвокаты. Шутник.
Поддавшись искушению, Вера не стала брать извозчика до Кудринской улицы, а решила проехаться на трамвае, благо он, по полуденному времени, был почти пустым. Села у окна и всю дорогу ни о чем не думала, а просто «наблюдала жизнь», так у нее называлось подобное созерцание. Почти как синематограф, только все настоящее, а не выдуманное. Маленькие сценки выхватываются на ходу и сливаются в одно действие, имя которому Жизнь. Неисчерпаемое обилие персонажей… Мальчишка-газетчик, удивительным образом ухитряющийся видеть из-под огромного, не по размеру, картуза, сползшего чуть ли не до подбородка… Пожилая барыня, как две капли воды похожая на Бабу-ягу с картины художника Билибина, только ступы не хватает… Неожиданно худой, даже тощий и совсем не осанистый городовой – где только такого нашли, никакого почтения к себе не внушает… Удивительно веселый толстяк, вертящий на ходу свою трость не хуже циркового артиста… Две бойкие, отчаянно смелые, девчушки, перебежавшие улицу прямо перед трамваем… Разномастной каймой тянутся вдоль дороги извозчики, которых здесь очень много, ведь места вокруг «хлебные», богатые на седоков. Кто стоит, кто медленно едет, поглядывая по сторонам, кто-то уже торгуется с будущим пассажиром… В такие минуты созерцания непонятно почему и неизвестно откуда приходит мысль о том, как же хорошо жить на свете. Не почему-то там, без каких-либо доводов, польз и выгод, а просто хорошо, и все тут.
Лига находилась на втором этаже, над булочной, и потому здесь вкусно пахло свежей выпечкой, ванилью, корицей, отчего сразу же создавалось впечатление, что ты попал не в контору, не в рабочее место, а в дом. Гостеприимный дом.
Гостеприимства здесь было хоть отбавляй. Вера приготовилась отвечать на вопросы – кто такая да к кому пришла, но у самых дверей была встречена полной девушкой в простом сером платье.
– Заходите, сестра, – пригласила девушка, тряхнув длинной, до пояса, косой, в которую была вплетена красная лента. – Вы доклад послушать пришли или помощь какая нужна?
– Доклад послушать, – ответила Вера, – ну и вообще, познакомиться. Меня Эмилия Густавовна давеча пригласила. А что за помощь вы предлагаете? Мне сейчас не нужно, но на всякий случай…
– Помощь у нас разная, – охотно пустилась в объяснения девушка. – Можем к докторам направить, у нас есть свои доктора, которые принимают нуждающихся по нашим запискам бесплатно. Есть и адвокат, Преображенский Михаил Иванович, его контора недалеко отсюда, на углу Малой Никитской и Георгиевского. Нуждающимся, по решению правления, может быть оказано материальное вспомоществование. Если жить негде, то можем и с жильем помочь… У нас правило такое – мы не только за равные права, но и вообще за женщин.
– Это как? – не поняла Вера.
– А так, что мы всегда на вашей стороне, сестра! – гордо и с достоинством ответила девушка. – Что бы ни случилось!
Чему Вера научилась у мужа, так это умению задавать каверзные вопросы. Впрочем, не только этому.
– Что бы ни случилось? – переспросила Вера. – А если я совершу преступление? Или уже совершила?
– Преступницей женщину делает мужское равнодушие! – снова тряхнула косой девушка. – И что такое преступление вообще? Общество, в котором женщине отводится второстепенная роль, не вправе требовать от нас соблюдения своих неправедных законов! Мужчины их придумали, так пусть сами и соблюдают, а мы станем жить по своим законам! Законам совести и любви!
«Однако, – подумала Вера, глядя на свою собеседницу. – Сколько одухотворения, и глаза так и горят, так и сияют. Свои законы? Законы совести и любви? Ох, не завидую я тому, кто дерзнет их нарушить! Такая ведь заколет посреди бела дня хоть на Чистых прудах, хоть где, и глазом не моргнет!»
