«Не заблуждается, – подумала Вера. – Нисколько не заблуждается, а готовит почву для грядущих беспорядков. На случай войны. Почему бы не устроить смуту среди женщин в тылу?»
Расстались с Эмилией если не подругами, то хорошими знакомыми. Под самый конец Эмилия вспомнила о том, что иногда Лига устраивает благотворительные театральные представления, сбор от которых идет в пользу нуждающихся женщин, и пообещала «иметь в виду» Веру. Это обещание Веру совершенно не обрадовало, поскольку выглядело насмешкой над ее мечтами. Мечтать о большой, настоящей сцене для того, чтобы участвовать в благотворительных постановках, которые тетя Лена язвительно (и совершенно справедливо!) называет «вариациями на тему Лебедя, Рака и Щуки», намекая на то, что их участники играют вразнобой. Еще чего! Про такое говорят «разменять мечту на медные копейки». Но пришлось улыбаться и делать вид, что млеешь от такой перспективы.
«Что наша жизнь? Игра!»
15
«В Ялте арестован прибывший сюда из Москвы аферист Качаровский-Хлындин, который открыл среди местных обывателей подписку на устройство городского трамвая, в котором здесь уже давно чувствуется острая необходимость. Собрав около 20 тыс. рублей, Качаровский-Хлындин попытался скрыться, но при попытке сесть на пароход, отходивший в Севастополь, был задержан полицией».
Ежедневная газета «Русское слово», 26 апреля 1912 года
По выходным Владимир читал за завтраком газеты более обстоятельно, чем по будням. Не просматривал бегло, а подолгу останавливался на каждой странице и время от времени зачитывал Вере избранные места.
– Послушай-ка, это интересно. «Вчера в Москве во владении купеческого общества на Маросейке найден старинный клад, который, если судить по некоторым датам, был зарыт в землю при Борисе Годунове. Один из рабочих, рывший канаву под фундамент строящегося здания, на глубине четырех аршин нашел в земле небольшой дубовый сундук, порядком истлевший. От удара лопаты сундук раскололся, и из него высыпалось множество серебряной и медной монеты, общим весом около пуда. Монеты переданы в Московское археологическое общество. Рабочему, нашедшему клад, председателем общества Уваровой обещано денежное вознаграждение…» Сколько именно, не указано. Но за полпуда старинной монеты можно и пятьдесят рублей выплатить.
– Разве древности не ценятся тем дороже, чем реже они встречаются? – спросила Вера для того, чтобы просто что-то сказать.
– Для отдельных раритетов это справедливо, но в данном случае клад ценен сам по себе, и потом, археологическое общество не станет продавать его с аукциона, а будет изучать…
– Что там изучать? – скептически усмехнулась Вера, пребывавшая с утра в легкой меланхолии.
Меланхолия была беспричинной, то есть глубинные причины, конечно же, имелись, но думать о них не хотелось совершенно. Прямых поводов нет – и ладно. Если начать думать лишнее, то легкая меланхолия быстро перейдет в черную хандру. Проверено на опыте. А сегодня суббота, солнце с утра светит ярко, за окном весна и… И можно постараться не обращать внимания на то, что на душе осень.
– Как что? – удивился Владимир, выглядывая из-за развернутых «Московских ведомостей». – Клад.
– Как? – Вере хотелось вредничать, и она вредничала. – Ну, пересчитают монеты, проверят, сколько серебра на самом деле в них содержится, а дальше что? Я понимаю, что можно изучать какие-то рукописи, грамоты берестяные, а что делать с монетами? Объясни, пожалуйста, если ты понимаешь.
– Ну, я вообще-то не археолог, а юрист… – напомнил, капитулируя, Владимир и предпочел отвлечь Веру другой новостью: – «В четверг, 26-го числа сего месяца, в Скатертном переулке, около доходного дома Баскакова, дворником Мещеряковым было обнаружено тело инженера Бутюгина, проживавшего в этом же доме…»
Знакомую фамилию Вера поначалу пропустила мимо ушей, но потом ее словно обухом по голове стукнуло – неужели?!
– «Несчастный лежал на тротуаре, не подавая признаков жизни. Мещеряков, решив вначале, что жилец пьян, хотел поднять его и довести до квартиры, находившейся во втором этаже. Однако, нагнувшись, он увидел на тротуаре кровь и принялся звать на помощь…»
– Как фамилия инженера? – севшим голосом спросила Вера.
– Бутюгин, – чуть помедлив, ответил Владимир. – А что? Ты его знаешь?
– В Железнодорожном клубе был инженер с такой фамилией, друг Виталия Константиновича, – честно ответила Вера. – Что там дальше? «Тело» – это означает, что он мертв?
– Увы, да. – Дочитывать вслух заметку полностью Владимир не стал, ограничился отдельными фразами: – «Без признаков жизни… Колотая рана в правом боку… Отсутствие бумажника и часов позволяет предположить ограбление…» Какие нынче грабители пошли, ты только подумай! В самом центре Москвы убивать за бумажник и часы! Ладно бы оглушили, проще же оглушить…
– Проще и гуманнее, – согласилась Вера, думая о том, что «отсутствие бумажника и часов» в данном случае всего лишь уловка, попытка представить убийство Бутюгина делом рук уличного грабителя. – Позволь-ка газету…
– Колотая рана в правом боку – это почерк опытного убийцы, – рассуждал Владимир, пока Вера читала заметку в рубрике «Московская хроника». – Ножом в печень. Сильная кровопотеря, которую невозможно остановить вне операционной. Должно быть, покойник выглядел физически крепким, во всяком случае, крепче убийцы, и тот решил действовать наверняка, с наименьшим риском… На углу Скатертного и Поварской стоит городовой, поэтому скорее всего убийца не стал угрожать, а ударил сразу, чтобы избежать лишнего шума. Но дерзко, дерзко… И явно караулил где-нибудь за углом… Действовал быстро, в промежутке между тем, как отъехал извозчик, и входом жертвы в дом или во двор…
– Почему непременно извозчик? – спросила Вера.
– Потому что по ночам редко кто ходит пешком, – резонно заметил Владимир. – Можно, конечно, предположить, что убитый вышел прогуляться на сон грядущий…
«Не гулял он, а возвращался домой из «Альпийской розы», откуда ушел не один, а с князем Чишавадзе, – подумала Вера. – Во сколько это было? Около девяти или позже? Позже, много позже… Пока извозчика найти… Впрочем, на Софийке по вечерам всегда ждет седоков несколько пролеток… Четверть часа на дорогу… У кого бы узнать, поехал ли Бутюгин вместе с князем или они разошлись?
– Нет, что же творится… – Владимир отложил газету, посмотрел на Веру и упрекнул: – А ты, Верочка, взяла привычку поздно возвращаться домой по вечерам одной. Это меня беспокоит…
– Я с удовольствием возвращалась бы вместе с тобой, – парировала Вера, быстро соображая, какую пользу могла бы извлечь она из этого упрека. – Но ты же вечно занят. Я понимаю, у тебя один процесс следует за другим… Кстати, а как там дела у нашего домовладельца, Эрнеста Карловича? Есть ли у него шансы выиграть иск против городской управы? По поводу ущерба от наводнения?
– Никакого, – сказал, как отрезал, Владимир. – Я пытался ему это втолковать, но он только обиделся и связался с Бартошевичем. А тот рад стараться, поскольку берет с клиентов не за результат, а за ведение дела. Постой-ка, а откуда ты знаешь об этом иске?
