Ивон разжимал рот дергающемуся Лэну, вливая туда дымящуюся
черную жидкость. Второй Летящий перебирал лежащие в тазике крючки и ножи. Когда
стена рассыпалась и я оказался перед ними, оба оцепенели.
– Получай! – крикнул я, выхватывая меч. И ударил Летящего,
который был ближе, перерубая ему шею.
Это оказалось так легко – даже без Настоящего зрения. Словно
меч ударил не плоть, а прогнившую изнутри деревяшку. Летящий с грохотом
повалился, окутываясь дымным смрадом. На пол упал уже не человек, пусть даже
бывший, а куски черного камня.
Ивон молча, не выпуская колбы с Черным огнем, прыгнул к
двери. Распахнул ее и поднял руку, словно собирался метнуть колбу в меня.
Наши взгляды встретились. Ивон закричал, как и в прошлый
раз, выпустил колбу и скрылся за дверью. Колба, звякнув, разбилась, и на пороге
заплясали языки черного пламени.
– Лэн! – прошептал я, склоняясь над своим Младшим. – Лэн, я
пришел!
Лэн мотал головой, отплевываясь. Он был без очков и не
видел, что происходит. Но когда я заговорил, он замер и слабо произнес:
– Данька, беги…
– Вместе убежим, – перерубая мечом связывающие его ремни,
сказал я. – У меня Крыло для тебя. Ты в порядке?
Вместо ответа Лэн перегнулся со стола, и его вырвало черной
дымящейся жидкостью. Опираясь на мою руку, он слез, неуверенно нащупывая ногами
пол, и сказал:
– Данька, здесь двое Летящих…
– Здесь один труп и один сбежавший трус, а не Летящие.
Надевай Крыло!
Я помог Лэну забраться в комбинезон и потащил его в пролом.
Потом обернулся, схватил с пола булыжник и, повинуясь порыву, швырнул его в
уставленные склянками полки.
Камера превратилась в огненный ад. Ревущее Черное пламя
лизало стены, и камни таяли, как воск.
– Быстрее! – крикнул я, подсаживая Лэна в окно. Выпрыгнул
вслед за ним, шлепнувшись в грязь. Лэн стоял на коленях, его снова рвало.
– Сможешь лететь? – спросил я.
– Попробую, – вяло пообещал Лэн.
Башня шаталась. Сквозь стены пробивались черные огненные
языки. Струйки огня взбегали по камням, окутывая вершину башни снопом искр.
– Летим! – крикнул я. – Летим, Младший!
Лэн попробовал встать – и снова упал. Времени уже не было. Я
схватил его за плечи, приподнял…
– Держись за меня!
– С грузом не взлетишь… – заплетающимся языком произнес Лэн.
Но все же обхватил меня, замер.
Расправив Крыло, я тяжело оторвался от земли. Полетел,
медленно набирая высоту. Хороший поток восходящего воздуха шел вверх от башни,
но нырять в него мне не хотелось. Мы летели над болотами, удаляясь от башни.
– Лэн, попробуй лететь сам, – прошептал я. – Лэн!
– Да, сейчас, – тихо ответил Лэн. Но никаких попыток лететь
самостоятельно не сделал.
Башня за нами с грохотом обрушилась. Я почувствовал
ударивший в спину жар, обернулся. Над пылающими руинами кружили трое Летящих.
Остальные, похоже, выбраться не успели. Но уцелевшая троица гнаться за нами и
не думала.
– Потерпи, Лэн, – сказал я. – Держись. Нам только до скал
добраться…
– Держусь, – согласился Лэн.
…Котенок нашел нас минут через двадцать, когда мы укрылись в
скалах. Спрашивать его, как он удрал от Летящих, я не стал. Какая, в конце
концов, разница. Есть дела и поважнее.
Лэн лежал на камнях, прижимая ноги к животу и тихо
постанывая. Котенок хмуро посмотрел на него, потом – вопросительно – на меня.
– Его заставили глотнуть Черного огня, – беспомощно сказал
я. – Он вначале держался, его вырвало несколько раз. Я думал, все уже в
порядке. А потом… потом он расклеился.
– Немного выпил?
– Чуть-чуть…
Лэн глухо закашлялся, и я взял его за руку. Что тут еще
сделаешь…
– В нем сейчас сгорают человеческие чувства, – грустно
сказал Солнечный котенок. – Быть может, Лэн победит и останется прежним. Быть
может, умрет, если не хватит сил, но останется воля. Или…
– Что «или»?
– Или Летящим станет. По характеру. Нет, вру. У него
останется человеческое сердце и человеческий взгляд. Его придется заново учить
дружбе и доброте. Это иногда получается.
Я нагнулся над Лэном. Прошептал:
– Младший…
Меня встретил мутный и беспомощный взгляд. Наверное, Лэну
было совсем плохо.
– Данька, убей меня. Я не хочу становиться… Летящим.
– Глупости, – твердо, как только мог, сказал я. – Держись,
Лэн! Ты сможешь!
– Нет, Данька… Вначале был жар, это очень больно, но ничего…
А теперь внутри холод. Все замерзает… Данька…
– Котенок, что делать?
– Верить, – просто ответил Котенок. – Верить и любить его.
Даже если Черный огонь победит. У нас нет ничего, кроме веры и любви. Но это
очень много, когда вокруг только ненависть и отчаяние.
Солнечный котенок осторожно подошел к Лэну, прижался к его
груди, свернулся клубочком и замурлыкал. Поколебавшись секунду, я лег рядом и
обнял Лэна со спины.
Холод. Холод отовсюду. От камней под нами, от неба,
затянутого серой пеленой, от дрожащего в ознобе Лэна. Холод и тьма.
У нас нет ничего, кроме любви и веры. Но, может, и это
немало?
– Лэн, держись, – прошептал я, не ожидая ответа. – Держись и
дерись. Мы любим тебя. Ты победишь.
Холод и тьма отовсюду. Я всегда буду с ними драться, даже
когда вернусь домой. Всегда.
Даже сквозь закрытые веки я видел, как мерцает в Лэне Черный
огонь. Но и в Черном огне есть искры добра, которые не погасишь.
Я не помню, сколько мы так лежали, согревая Лэна своим
теплом. Я заснул, как это ни странно. А проснулся от того, что Лэн шевельнулся
и встал.
Мы с Котенком переглянулись. Потом посмотрели на Лэна. Тот
озирался, потом стал разглядывать свои руки, словно впервые их видел. Сердце у
меня сжалось.
– Как ты, Лэн? – спросил я, с ужасом ожидая ответа.
Лэн вдруг поморщился, под прозрачным щитком очков блеснули
слезы.
– Данька, я теперь Летящий? Да? Все, да?
– Дурак! – заорал я, мгновенно переходя от страха к радости.
– Ты победил! Летящий такого вопроса не задал бы!
– И уж точно не плакал бы, – добавил Котенок. – Ты и вправду
победил, Лэн.
