Я вспомнил Клуб Старших. И как мне выкалывали глаза…
– А что же тогда? – спросил я. – Кого мне звать на сторону
Света? Торговцев, что ли? Им вообще все по фигу!
– Ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из
чего делать, – твердо сказал Котенок. – Это кто-то из людей сказал. И сказал
правильно. Если Крылатые считают, что они на стороне добра, на стороне Света –
заставь их быть добрыми!
– Ни черта себе! Заставить быть добрыми?
– Да! Заставь их говорить о Свете, чтобы они поверили в
него! Заставь их не просто называть себя хорошими и добрыми! Заставь их стать
такими!
– Как я могу это сделать? Я же мальчишка, хоть и с Настоящим
мечом!
– Хотел бы я посмотреть на мальчишку, который признается,
что он мальчишка, – с какой-то грустной ухмылкой сказал Котенок.
Минуту я молчал, а потом ответил:
– Зря мы отдали Настоящее зеркало. Я хотел бы в него
посмотреть.
– Для тебя все зеркала – Настоящие, – сказал Котенок и
отвернулся.
Вначале я не понял. А потом встал и подошел к зеркалу у
двери.
Зеркало как зеркало. Самое обычное. Пыльное, с облупленными
краями, послушно отражающее мою физиономию. Лицо обыкновенного мальчишки,
бледное, почти как у Крылатых, с растрепанными волосами, тонким шрамом на щеке
– старым-престарым шрамом… Вот только глаза светятся, словно смотришь сквозь
прорези в маске на звездное небо.
Это было так просто – и я так боялся это сделать… Словно
прыгая с башни Крылатых, я посмотрел в зеркало Настоящим взглядом. И успел еще
увидеть, как зрачки вспыхнули белыми искрами, прежде чем мое отражение
растаяло. Теперь я видел в зеркале лишь комнату, спящего Лэна и Солнечного
котенка, который тихо сказал:
– Жди, ты не сразу увидишь себя… Жди.
И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо.
Мое – и не мое. Оно было взрослым – тому, кто смотрел на меня из-за стекла,
могло быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
Тот – за стеклом – улыбался. Приветливо улыбался, словно
наконец-то дождался встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и
уверенным. Это он – не я – хотел уйти из дома. Это он – не я – легко и красиво
отомстил Ивону. Это он – не я – сумел пройти Лабиринт, потому что давно не
грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за друга.
– Почему? – спросил я, но губы моего Настоящего отражения не
шевельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
– Потому что ты такой, – грустно сказал Котенок. – Ты
совсем-совсем взрослый, который ненавидит быть ребенком.
– И ты знал, что я такой?
– Да.
Я посмотрел на Котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу,
там опять был мальчишка.
– Он жестокий, – ни к кому не обращаясь, сказал я.
– Конечно.
– И злой.
– Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели
у тебя добрые, Данька.
Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь
после этого спросил:
– Так часто бывает, Котенок?
– Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом
живет ребенок. И вот это страшно. Тогда можно смело говорить – он милосердный и
злой. Он мягко и нежно добивается зла… А теперь спи, Данька. Давай будем все
решать завтра.
7
Мы загораем
Меня разбудил Лэн. Потряс за плечо и чуть виноватым голосом
сказал:
– Данька, завтракать пора. – И тут же, без всякого перехода,
добавил: – Извини, что я вчера на тебя дулся. Понимаю, тебе не хочется
вспоминать этот Лабиринт…
– Да брось, проехали уже, – успокоил я. – А где наш мудрый и
пушистый?
– Вниз пошел, ему есть захотелось, – с готовностью ответил
Лэн.
Вчерашний день как-то стерся у меня из памяти. И Лабиринт
казался ерундой, и страхи его – детскими, ненастоящими. Меч я взял, это хорошо.
Лэн за мной в Лабиринт не лазал – еще лучше. А что в глубине души я взрослый и
жестокий, так и что с того? В возрасте мы с моей сущностью когда-нибудь
сравняемся… А жестоким я не был и не буду.
– Лэн, а в Лабиринте я тебя встретил, – похвастался я,
умываясь. – То есть не тебя, это Меч меня обманывал.
Лэна мои слова не обрадовали. Он перестал плескать в лицо
водой и смущенно спросил:
– Данька, ты что, меня боишься?
– Не тебя, а за тебя, дурак, – сказал я с обидой. – В
Лабиринте тебя… то есть ненастоящего тебя, похитили Летящие. Это у меня такой
страх был, представляешь?
Лэн смутился еще больше:
– Так ты меня там спасал? А я еще злился вчера…
– Нет, это был не Настоящий страх, – признался я. –
Настоящий – другой. Пошли завтракать?
– Пошли, – скучным голосом сказал Лэн.
Мы спустились по лестнице. Ножны хлопали меня по ногам –
одни тяжелые, с мечом Туака, другие совсем-совсем легкие – это были ножны
Настоящего меча.
Народу в «Заведении» стало еще больше, Магда носилась между
столиками не одна, а с незнакомой девицей, их постоянно окликали, требуя вина.
И неудивительно.
Котенок висел над блюдцем со сливками и неторопливо лакал.
– Ты зачем это делаешь? – прошипел я, садясь за столик.
– Настало время, – невозмутимо заявил Котенок, с видимым
сожалением отрываясь от опустевшего блюдца. – Теперь уже можно… Лэн, а ты чего
такой кислый?
Лэн что-то буркнул и принялся ковырять в тарелке – жареная
рыба вперемешку с картошкой.
– Они тут решили, что мы тоже коты, – предположил я. –
Точно, Лэн? Все время рыбой кормят.
Ответить Лэн не успел – к нам подошла какая-то женщина. Я
поднял на нее глаза – и узнал. Гарет, жена торговца! Я зашарил взглядом по
столикам, но Габора не увидел. А вот их рыжая дочка сидела метрах в пяти и
нахально улыбалась мне!
– Привет, Крылатые, – весело сказала Гарет. – Я присяду?
– Конечно. – Лэн торопливо отодвинул один стул. Тоже мне
джентльмен!..
Гарет обвела нас изучающим взглядом и снизошла до
объяснений:
– Как услышала про двух Крылатых с котенком, так сразу поняла
– это о вас. Герои дня. С нами-то Котенок больше отмалчивался.
– Говорить было не о чем, – хмуро сообщил Котенок, забираясь
ко мне на руки. Я погладил его. И чего он так завелся?
