Теперь мы шли среди скал, без всякой дороги. Шли медленно –
и Котенок нас не торопил. Он то сидел у Лэна на руках, то забирался к нему за
пазуху и спал там, изредка высовываясь, чтобы дать новое направление. Когда мы
остановились на ночлег, а Котенок так и не отошел от моего Младшего ни на шаг,
я не выдержал и спросил, в чем дело.
– Маскировка, – охотно объяснил Котенок. – Мой свет Летящим
легко почувствовать, но когда я с Лэном – он его гасит.
– А я?
– А ты нормальный, – неожиданно встрял Лэн. Он улегся прямо
на камни, явно собираясь уснуть. – То, что в глазах свет, – надо еще увидеть.
Надо подойти… посмотреть.
– Ты все теперь используешь. Котенок, – тихо сказал я. –
Даже беду. Даже горе. Это стало «маскировкой».
– Мы много лет воевали с Тьмой чистыми руками. – Котенка мои
слова не задели. – Не убей, не пошли на смерть, не предай… И Тьма росла.
Хватит. Мы воюем честно, но если обстоятельства сложились в нашу пользу –
почему бы и нет?
– Тем более что обстоятельства так легко направить в нужную
сторону. Лэн, ты не собираешься ставить убежище?
– Забыл, – с ноткой удивления отозвался Лэн. Раскинул руки,
и его Крыло вздулось, превращаясь в черную палатку.
Теперь Котенка и моего Младшего не было ни видно, ни слышно.
Поставил палатку и я.
В эту ночь мне приснился сон. Странный сон, в нем я
разговаривал с другом – которого у меня никогда не было. Взрослым другом в
черном комбинезоне, как у Летящего. В темноте я не видел его лица. Но это
казалось не важным. Мне нужен был совет – просто совет. Что делать, если Свет
стал страшнее Тьмы, и с кем драться, и как не предать ни себя, ни друга. Я
рассказывал о том, что случилось, словно и впрямь передо мной был собеседник,
хотя уже понимал, что сплю, и отчаянно балансировал на границе сна и яви. Мне
нужен был совет – от приснившегося друга, от моего второго «я», от Света, от
Тьмы…
– Ты все пытаешься выбрать между Светом и Тьмой? – спросил
тот, кто мне снился.
– Да.
– Не стоит… Не сравнивай правду, которая стоит за людьми.
Сравнивай людей.
– Почему?
– Да потому, что не вера делает нас, а мы – веру. Сражайся
за тех, кого любишь. И если при этом ты на стороне Света – пусть гордится Свет.
– Понял, – сказал я, просыпаясь. – Понял…
Дул ветер, и убежище подрагивало. Я лежал под унылое пение,
пока не услышал, как хлопнуло свернувшееся Крыло. Встал, вытянул руки, и тугая
ткань плеснула со всех сторон.
Котенок был на руках у Лэна, шерстка его вздыбилась от
возбуждения.
– Пора. – Котенок окинул меня подозрительным взглядом. – Ты
готов?
– Готов. Гордись.
Котенок не понял.
– Теперь можно не таиться, – все еще недоуменно поглядывая
на меня, сказал он. – Крылатые и Летящие сцепились насмерть. Летим к башне.
– А там? – Я вспомнил, как пробирался в башню выручать Лэна
и как падали Крылатые, атакуя башню на перевале Семнадцати. – Будем стену
долбить? Или сунемся поверху, у всех на виду?
Котенок хихикнул:
– Вход найдется, Данька. Там много дверей… для своих.
Мы взмыли в холодное небо, и башня сразу выросла, выползла
из-за скал – черная игла, воткнувшаяся в тучи. Она была совсем рядом, и десять
минут полета слились в один миг. Я успел соскучиться по Крыльям за эти дни…
А вход нашелся сразу. Котенок выскользнул у Лэна из рук и
уверенно полетел к одной из амбразур, опоясывающих башню метрах в десяти над
землей. Амбразура была забрана мелкой решеткой – даже Котенок бы не пролез, и
он повис, выжидательно глядя на нас.
Почему-то ему хотелось, чтобы это сказал я.
– Попробуй, Лэн, – попросил я Младшего.
Когда от прикосновения его рук решетка уползла в стену, я
полез в амбразуру первым. Мне так хотелось увидеть лица врагов… и не
чувствовать ничего, кроме тяжести меча в руке.
Но нас никто не подкарауливал.
6
Настоящий враг
В башне было темно и тихо. Мы стояли в маленькой комнатке,
где одна стена была полукруглая, а из открытого люка в потолке спускалась
лесенка. Металлическая, тоненькая и несерьезная, совершенно не подходящая к
такому месту. На стене чадил черным пламенем факел, и очки позволяли видеть в
его свете – багрово-фиолетовом, неверном, похожем на сумрак фотолаборатории.
– Вверх, – без всякой интонации выдохнул Лэн. – Они там.
– Точно? – зачем-то спросил я.
Наши взгляды встретились.
– Я их чувствую, – спокойно разъяснил Лэн. – Они… они зовут.
Солнечный котенок тревожно посмотрел на Лэна, потом молча
подошел к лесенке и взлетел вдоль нее – в люк.
– Лэн. – Я говорил, стараясь не замечать нарастающий в груди
холодок. – Тебе не стоит туда ходить. Я справлюсь сам. У меня Настоящий меч.
– Я еще не Летящий. – Лэн улыбнулся странной, незнакомой
улыбкой. – Я могу держаться… пока мы рядом.
Я подошел вплотную, взял Лэна за локоть, посмотрел в глаза.
Они были прежними. Только в глубине, в черном провале зрачков, дрожали багровые
отблески факела.
– Лэн, мы любим тебя. Мы верим…
Зря я это сказал. Не время было и не место. Слова повисли в
темноте, пустые и мертвые, прекрасно подошедшие башне Летящих, но не нам с
Лэном. Летящие тоже могут любить и верить, просто у них другая любовь и другая
вера.
– Пойдем, Данька, – чуть грустно произнес Лэн. – Котенок уже
злится, я чувствую.
Он уже мог ощущать злобу и боль…
– Да, Лэн. – Я кивнул.
Железные прутья лестницы оказались холодными, а сама она –
очень длинной. Я карабкался первым, за мной – Лэн. Где-то вверху, над головой,
крошечным оранжевым солнышком светился Котенок.
Скоро мы оказались в большом круглом зале. Тоже пустом.
Факелов было больше, и багровый свет резал глаза. Посреди зала начиналась узкая
винтовая лестница, уходящая вверх.
– Нам что, до самого верха карабкаться? – запоздало удивился
я.
– Нет. – Лэн покачал головой. – Еще метров сто, не больше.
Я попытался представить себе сто метров подъема, и ноги
противно задрожали. А ведь наверху придется драться…
– Боишься? – резко спросил Котенок.
Вместо ответа я пошел к лестнице. Пол в зале был выложен
черно-белыми каменными плитками, по нему были в беспорядке разбросаны люки,
откуда торчали железные лестницы. Это, наверное, что-то вроде поста охраны,
куда вели все пути с нижних этажей башни. Вот только охраны не осталось, все
ушли воевать…
