— В гостинице остановились? — спросил он.
Собеседник ответил, что да, чуть настороже, поэтому Тами не стал уточнять, в какой именно, как собирался.
— Танжер очень большой? — спросил мужчина; Тами не знал. — А много сейчас здесь туристов? — (Это он знал.)
— Очень плохо стало. Никто больше не приезжает после войны.
— Давайте выпьем, — неожиданно предложил мужчина. — Эй, там! — Он откинулся назад, взглядом ища за плечом официанта. — Вы же выпьете, правда?
Тами согласился.
Мужчина впервые посмотрел на Тами с некоторой теплотой.
— Что толку тут сидеть, как два сучка на бревне. Что будете? — Приблизился официант. Тами пока не решил, что за человек перед ним, что́ ему по карману.
— А вы? — спросил он.
— «Белую лошадь».
— Хорошо, — сказал Тами, понятия не имея, что это такое. — Мне тоже.
Два человека посмотрели друг на друга. То был миг, когда они готовы были проникнуться друг к другу симпатией, но традиционная формула недоверия требовала сперва найти причину.
— Вы когда приехали в Танжер? — спросил Тами.
— Сегодня вечером.
— Сегодня вечером, впервые?
— Вот именно.
Тами покачал головой.
— Как чудесно быть американцем! — пылко произнес он.
— Да, — машинально подтвердил Даер, никогда особо не задумывавшийся, каково не быть американцем. Отчего-то это казалось самым естественным.
Принесли виски; они его выпили, Тами скривился. Даер заказал еще по разу, Тами без энтузиазма предложил заплатить и быстро сунул деньги обратно в карман при первом «нет» Даера.
— Ну и место, ну и место, — произнес Даер, качая головой. Внутрь только что вошли двое чернобородых мужчин, головы обернуты в большие махровые полотенца; как и прочих, их полностью увлекала нескончаемая и шумная беседа. — Они тут сидят вот так всю ночь? О чем они говорят? О чем можно так долго разговаривать?
— О чем люди говорят в Америке? — сказал Тами, улыбнувшись ему.
— В баре — обычно о политике. Если вообще разговаривают. В основном просто пьют.
— Здесь — обо всем: дела, девушки, политика, соседи. О чем мы сейчас с вами говорим.
Даер допил.
— А о чем мы говорим? — резко спросил он. — Черт его знает.
— О них. — Тами рассмеялся и сделал широкий жест.
— В смысле, они о нас говорят?
— Некоторые — наверное.
— Приятного развлечения, братва! — громко выкрикнул Даер, повернув голову к остальным.
Посмотрел в свой стакан, с трудом поймал его в четкий фокус. На секунду он забыл, где он, — видел только пустой стакан, тот же, что вечно ждал, чтобы его наполнили снова. Пальцы у Даера на ногах сжимались и разжимались, а это означало, что он пьян. «Где тут ближайшая подземка?» — подумал он. Затем привольно вытянул перед собой ноги и рассмеялся.
— Господи! — воскликнул он. — Я рад, что я здесь! — Он оглядел замызганный бар, услышал бессмысленное болботанье и почувствовал, как о него разбивается волна сомненья, но держался твердо. — Бог знает, где это, но уж лучше тут, чем там! — упорствовал он. От звука слов, произнесенных вслух, ему стало увереннее; откинувшись назад, он взглянул на тени, двигавшиеся по высокому желтому потолку. Он не увидел скверно одетого юношу с хитрым лицом, который вошел в кафе и направился прямиком к столику. — И я не шучу, — сказал он, вдруг выпрямившись и зыркнув на Тами, который, похоже, испугался.
Впервые Даер осознал присутствие юноши, когда Тами неохотно ответил на его приветствие по-арабски. Он поднял взгляд, увидел, что сверху на него смутно, хищным манером смотрит молодой человек, и тут же его невзлюбил.
— Привет, мистер. — Юноша ухмыльнулся, достаточно широко, чтобы показать, какие зубы у него золотые, а какие нет.
— Привет, — безразлично ответил Даер.
Тами сказал что-то по-арабски; прозвучало язвительно. Юноша не обратил внимания, но схватил стул и подтащил его к столику, не спуская глаз с Даера.
— Гаврите англиски желяйте кляссный сулима да мистер? — сказал он.
Тами тревожно оглядел бар и несколько успокоился, увидев, что на их столик сейчас никто не смотрит.
— Так, — сказал Даер, — начните еще раз и не спешите. В чем дело?
Юноша зло глянул на него, сплюнул.
— Ты не гаврите англиски?
— На таком — нет, дружище.
— Он хочет, чтоб вы пошли смотреть фильм, — пояснил Тами. — Но не ходите.
— Что? В такое время? — воскликнул Даер. — Он чокнутый.
— Их показывают поздно, потому что они запрещены полицией, — сказал Тами с таким видом, словно вся эта мысль была ему в высшей степени отвратительна.
— Почему? Что это за кино тогда? — Даер заинтересовался.
— Очень плохое. Сами понимаете.
Поскольку Тами, как все марокканцы, совершенно не постигал смысла порнографии, он воображал, будто полиция наложила запрет на непристойные фильмы, потому что они в неких определенных точках нарушали христианскую доктрину, а в таком случае любой христианин, само собой, проявит интерес хотя бы для того, чтобы осудить. Он совсем не удивился тому, что Даеру захотелось про них узнать, хотя самому ему это было так же безразлично, как, он полагал, должно быть Даеру, обратись они к вопросу, следует ли паломнику в Мекке бегать вокруг Каабы по часовой стрелке или против. В то же время, оттого что их запретили, они стали позорными, и он не желал иметь с ними ничего общего.
— Они очень дорогие, и вы ничего не увидите, — сказал он.
Молодой человек не понял, что сказал Тами, но уловил общий смысл, и ему не понравилось. Заплевал яростнее и тщательно старался не поворачивать головы к Тами.
— Ну, что-то же наверняка увидишь, — логично возразил Даер. — Давайте разберемся, — сказал он юноше. — Сколько?
Ответа он не получил. Молодой человек вроде бы сконфузился; он пытался решить, сколько выше обычного тарифа можно безопасно запросить.
— Ch’hal? — упорствовал Тами. — Сколько? Человек спрашивает сколько. Скажи ему.
— Miehtsain.
— Achrine duro,
[16]
— строго ответил Тами, словно поправлял его. Они немного поспорили; наконец Тами торжествующе объявил: — Можете пойти за сто песет. — Затем оглядел бар, и лицо его потемнело. — Но это нехорошо. Советую вам, не ходите. Уже очень поздно. Легли бы спать? Я провожу вас до гостиницы.
Даер посмотрел на него и слегка рассмеялся:
