— Отпуск? Ничего подобного. Я побуду тут сколько-то. Я здесь работаю.
Такого она не ожидала.
— Ах вот как? Где?
Он ей сказал.
— Не вполне знаю, где это, — сказала она, прикрыв глаза, как будто старалась себе представить.
Хадижа положила трубку на рычаг и принесла из ванной бутылку виски. Даер вдруг смутился от того факта, что к подаче напитка делаются приготовления. Он полупривстал со стула и снова сел на краешек.
— Послушайте, я не могу долго. Я не сообразил — извините…
— Не можете надолго? — повторила Юнис, слабо всполошившись.
— У меня назначено в моей гостинице. Мне нужно вернуться. Хадижа мне сказала, что вы болеете, поэтому я и решил заглянуть. Она сказала, вам хотелось, чтобы я зашел.
— Мне хотелось. Но визитом я это назвать не могу.
Вошел официант, поставил на стол поднос и вышел.
— Я знаю. — Он не был уверен, что будет менее невежливо — разок выпить и потом уйти или уйти, ничего не приняв.
— Быстренько по одной, — побуждала его Юнис. Он согласился.
Хадижа заказала кока-колу. Она была вполне довольна, что два ее покровителя сидят перед ней в одной комнате, разговаривают вместе. Она не понимала, опасно ли это. В конце концов, Юнис знала про него, и ей, похоже, без разницы. Возможно, и его не сильно огорчит знать про Юнис. Но она бы точно предпочла, чтоб он не знал. Она стала робеть своих слов.
— Ты куда? — перебила она.
— Домой, — сказал он, не глядя на нее.
— Где живешь?
Юнис сама себе улыбнулась: Хадижа за нее выполняла ее работу. Но затем она досадливо цокнула языком. Девушка все испортила; ей дали от ворот поворот.
— Слишком далеко, — сухо ответил он.
— Почему ты туда ходи? — не унималась Хадижа.
Теперь он к ней повернулся.
— Любопытному на базаре нос прищемили, — сказал он с насмешливой суровостью. — Я иду на вечеринку, Носик. — Он рассмеялся. Юнис он сказал: — Что за девушка, что за девушка! Но она мила, невзирая на это.
— Про это мне неизвестно, — ответила Юнис, словно поразмыслила над этим. — Вообще-то, мне так совсем не кажется. Со временем я с вами об этом поговорю. Вы сказали — вечеринка? — Она вспомнила, что воскресными вечерами Бейдауи дома. — Не во дворце Бейдауи?
Он, похоже, удивился.
— Именно! — воскликнул он. — Вы их знаете?
Она ни разу не встречала никого из братьев Бейдауи; однако в разных случаях их ей показывали.
— Я их очень хорошо знаю, — сказала она. — Они самые что ни на есть танжерцы.
Она слыхала, что их отец занимал какой-то высокий официальный пост. — Старый Бейдауи, который несколько лет назад скончался, был великим визирем султана Мулая Хафида. Это он принимал кайзера, когда тот приезжал сюда в 1906-м.
— Вот оно что? — сказал Даер, стараясь, чтобы голос звучал учтиво.
Вот он встал и попрощался. Он надеется, что ей станет лучше.
— О, это у меня хроническое, — бодро сказала она. — Приходит и уходит. Я об этом никогда не думаю. Но как говаривала моя бабушка в Питтсбурге, «перед тем как станет лучше, будет намного хуже».
Он немного удивился, услышав, что она американка: он вообще не думал, что у нее есть какая-то национальность. И теперь его тревожило, как ему назначить еще одно рандеву с Хадижей в несколько грозном присутствии мисс Гуд. Тем не менее это требовалось сделать, если он намерен снова с ней увидеться; он нипочем не доберется до бара «Люцифер», где, он полагал, ее по-прежнему можно найти.
— Как насчет другого пикника в следующее воскресенье? — сказал он ей.
Он может быть свободен и всю неделю, но опять же Уилкокс может позвонить ему завтра. Воскресенье было единственным безопасным днем.
— Конечно, — сказала Хадижа.
— То же место? То же время?
— О’кей.
Как только он ушел, Юнис села на кровати прямо.
— Дай мне телефонный справочник, — сказала она.
— Что ты гвари?
— Телефонную книгу!
Она перелистала ее, нашла фамилию. «Jouvenon, Pierre, ing.». Ingénieur, инженер. По-французски звучало гораздо внушительнее, поскольку теснее связано с такими словами, как «гений», «хитроумие». «Инженер» же всегда заставлял ее думать о человеке в рабочем комбинезоне, стоящем где-то в паровозе. Она дала номер и категорично велела Хадиже:
— Быстро одевайся. Надень новое черное платье, которое мы вчера купили. Когда оденусь сама, сделаю тебе прическу. — Она повернулась к телефону. — Allô, allô? Qui est àl’appareil?
[62]
— То была испанская горничная: Юнис нетерпеливо пожала плечами. — Quisiera hablar con la Señora Jouvenon. Sí! La Señora!
[63]
— Ожидая, она прикрыла трубку рукой и снова повернулась к Хадиже. — Помни. Ни слова не по-английски. — Хадижа ушла в ванную и там плескала водой в раковине.
— Я знаю, — отозвалась та. — Не гвари арабски. Не гвари эспански. Я знаю.
Они обе воспринимали как само собой разумеющееся, что, если Юнис куда-то шла, девушка шла с ней. В глубине Юнис смутно воображала, что натаскивает девушку для Парижа, куда в конечном итоге увезет ее жить, чтоб их успешный ménage
[64]
возбуждал зависть у всех ее друзей.
— Ah, chère Madame Jouvenon!
[65]
— воскликнула она и далее сообщила лицу на другом конце провода, что она надеется, мадам не занята следующие несколько часов, поскольку ей нужно кое-что с нею обсудить.
Мадам Жувнон, казалось, вовсе не удивилась известию или тому, что на предполагаемое обсуждение уйдет несколько часов.
— Vous êtes tr-rès amiable,
[66]
— сказала она, проурчав «р» так, как не сделала бы ни одна француженка; уговорились встретиться через полчаса в «Ла Севильяне», небольшой чайной на вершине Сиагин.
Юнис повесила трубку, встала с кровати и поспешно надела старое, просторное «чайное» платье. Затем обратилась к одеванию Хадижи, нанесла ей макияж и привела в порядок волосы. Она была как мать, готовившая единственную дочь к первому танцу. И впрямь, когда они осторожно шли бок о бок по узким переулкам, срезая путь к «Ла Севильяне», иногда кратко держась за руки, когда проход бывал достаточно широк, они очень походили на заботливую мать и любящую дочь, и еврейки, смотревшие, как заканчивается день, из своих дверей и с балконов, их за таких и принимали.
