— Вы о чем это?
— Вы меня не перебивайте, просто слушайте.
Они сели на тот же диван, где сидели полчаса назад. От свежего воздуха ему стало лучше, и он решил виски больше не пить. Она положила руку ему на предплечье; бриллианты на ее браслетах сияли в свечном свете.
— Я практически уверена, что Джек Уилкокс напрашивается на неприятности. Очень подозрительно это выглядит — что он не пускает вас к себе в контору. Как только вы мне это сказали, я тут же поняла — происходит что-то странное. В своих деловых отношениях он всегда был ослом и теперь — осел не меньше. Под ослом я имею в виду, что он глупо беспечен. Боже, каким идиотам и мерзавцам он доверялся! Знаете, у всех тут есть свои маленькие причуды, которые они стремятся скрыть. Понимаете, ça va sans dire.
[77]
Всем нужно жить, а тут никто не задает вопросов. Но Джек чуть ли не рекламирует свои деловые злоупотребления. Ни одного хода сделать не может, чтобы об этом не узнала вся мразь Зоны. Оно бы и ничего, будь здесь какая-нибудь защита, хотя очевидно, что в таких случаях не может быть никакой. Приходится просто рисковать.
Даер слушал, но в то же время тревожно следил за другой стороной комнаты, где, как он заметил, Хадижа и Тами были погружены в, судя по всему, напряженную и очень личную беседу.
— Вы о чем вообще? — грубо осведомился он, вдруг повернувшись и уставясь на нее.
Дейзи неверно поняла его вопрос.
— Дорогой мой, разумеется, только недоразвитому придет в голову в таких делах пытаться призвать на помощь полицию. Я люблю Джека; по-моему, он дорогуша. Но я определенно считаю, что вас нужно предупредить. Не ввязывайтесь ни в какие его аферы, чтоб быстро заработать. Они проваливаются. Здесь есть много способов прожить — и таких же легких, без риска, что вас пырнут ножом или пристрелят.
Теперь Даер посмотрел ей в глаза и расхохотался.
— Я знаю, я пьяна, — сказала она. — Но еще я знаю, о чем говорю. Я вижу, вы собираетесь еще сильнее посмеяться над другой вещью, которую я вам скажу.
Даер бросил озабоченный взгляд за плечо на Хадижу и Тами.
Голос Дейзи вдруг стал резковатым:
— Ой, хватит выкручивать себе шею. Он не сбежит с вашей подружкой.
Даер быстро повернулся к ней опять и посмотрел на нее, чуть приоткрыв рот от удивления.
— Что?
Она рассмеялась:
— Что вас так удивляет? Я вам говорила, здесь все всё знают. Зачем, по-вашему, мне в спальне хороший цейссовский полевой бинокль? Вы не думали, что у меня такое есть? А вот есть, и сегодня я им пользовалась. Из одного угла комнаты просматривается небольшой отрезок берега. Но я не это хотела вам сказать, — продолжала она, а Даер, стараясь представить себе, какие именно инциденты его похода она могла видеть, почувствовал, что его лицо заливает жаром. «Вот бы дать ей по этой наглой роже», — подумал он, но она уловила невысказанную фразу. — Вы на меня сердитесь, милый, правда? — (Он ничего не ответил.) — Я вас не виню. Это низкий поступок, но я сейчас за него оправдаюсь, дав вам один очень ценный совет. — Она заговорила медленнее и внушительнее: — Мадам Жувнон, эта кошмарная маленькая женщина, с которой вы уходили в другую комнату, — русский агент. Шпионка, если такое слово вам нравится больше. — Она откинулась на спинку и прищурилась, глядя на него, словно замеряя действие этого известия.
От него, похоже, настроение у Даера улучшилось, поскольку он хмыкнул, взял ее за руку и медленно погладил пальцы; она не попыталась отнять руку.
— По крайней мере, — продолжала она, — я это слышала из двух разных источников, и ни тому ни другому у меня нет оснований не доверять. Разумеется, это вполне достойный способ зарабатывать на жизнь, и у нас всех тут есть свои агенты, а я осмелюсь сказать, она даже не особо умела, но вот поди ж ты. Поэтому вот два моих маленьких предупреждения на сегодняшний вечер, мой дорогой юноша, и можете им внять или отказаться от них, как пожелаете. — Она убрала руку пригладить себе волосы. — Мне следовало вам на самом деле сказать. Но если вы на меня сошлетесь, я буду отрицать, что вообще рот открывала.
— Могу поспорить, что будете. То же относится и к номеру в Марракеше, верно?
Она зажала кончик одного его пальца между своими большим и указательным, крепко сжала его и мгновенье смотрела на него серьезно, а потом сказала:
— Полагаю, вы считаете, что это безнравственно.
Общество редело; люди уходили теперь группами. Абдельмалек и Хассан Бейдауи стояли по сторонам дверей, кланяясь и улыбаясь. Осталось не больше десятка гостей, включая Холлэндов, которые в кипе пластинок отыскали свинговую и теперь очень серьезно танцевали джиттербаг, одни. Один из двух марокканских господ стоял, наблюдая за ними, с выражением удовлетворения на лице, как будто наконец увидел то, зачем сюда пришел.
Тами и Хадижа по-прежнему разговаривали, но всех важных пунктов в беседе уже коснулись — с тем результатом, что Тами теперь подозревал: деньги ему на лодку, вполне вероятно, может пожертвовать Юнис Гуд. Многие представители нижних слоев общества в Танжере, естественно, прекрасно знали, кто такая Хадижа, но контактов между тем миром обносков, коньяка за пять песет и кафе, чьи посетители сидели на циновках, куря киф и играя в ронду,
[78]
и этим, более невинным миром, где всего один шаг от желания какой-то вещи до получения ее, почти не было. Тем не менее он знал оба мира; он был точкой их соприкосновения. То была привилегированная позиция, и он чувствовал, что ею можно серьезно пользоваться. Ни о чем этом Хадиже не говорилось; с его поддержкой она выложила все важные факты. Ни один марокканец не сглупит настолько, чтобы сообщить другому марокканцу, что они оба преследуют одну жертву, — в конце концов, на любом трупе мяса столько-то, не больше. И хотя предположительный максимум, установленный Тами, всего лишь ограничивался той ценой, которую в конечном счете запросят за лодку, все равно он знал, что Хадижа склонна будет каждую песету, отошедшую ему, считать своей законной собственностью. Как большинство девушек с ее подготовкой, Хадижа, по сути, мыслила лишь доставленными товарами и полученными платежами; ей не приходило в голову, что часто самые крупные суммы достаются тем, кто согласен всего-навсего не путаться под ногами. Это не к тому, что она не осознавала того властного положения, которое в нынешней ситуации занимал Тами.
— Ты ничего не скажешь? — встревоженно прошептала она.
— Мы друзья. Больше чем друзья, — заверил ее он, не отводя взгляда от ее глаз. — Как брат с сестрой. И мусульмане, оба. Как я могу предать свою сестру?
Ее это удовлетворило. Но он еще не закончил.
— А сегодня вечером ты что делаешь?
