— Но что я делала? — жалко воскликнула она.
— Bastante!
[87]
— ответила та, глядя на нее со значением.
Разговор тянулся сквозь убывающий свет, пока Хадижа, чувствуя, что теперь определенно одерживает верх, не зажгла свечи на каминной полке, не отошла и не встала перед зеркалом, где немного задержалась, любуясь собой в неглиже.
— Я красиво в этом выгляжу? — наугад спросила она.
— Да-да, — устало ответила Юнис и добавила: — Дай-ка мне вот эту бутылку и стаканчик с ней рядом.
Но прежде чем подчиниться, Хадижа была настроена не отходить от темы, которая ее занимала.
— Тогда я оставлю себе?
— Хадижа! Мне наплевать, что ты станешь с этим делать. Зачем ты вообще меня спрашиваешь? Ты же знаешь, что́ я тебе сказала насчет моих вещей.
Хадижа и впрямь знала, но ей хотелось услышать, как оно повторено насчет этого конкретного предмета одежды, — чтобы потом не возникло возможных недоразумений.
— Ага! — Она запахнулась в неглиже потуже и, по-прежнему глядя через плечо на свое отражение, принесла Юнис бутылку «Сухого Гордонова» и бокал. — Я очень счастливая, — доверительно сказала Хадижа, перейдя на английский, поскольку тот был языком их интимности.
— Да, я бы сказала, — сухо сказала Юнис. Она решила не переодеваться, чтобы принять месье Бейдауи. Семь часов — рано; формальнее одеваться не обязательно.
Чтобы устранить любую возможность того, что Хадижа увидит его в «Метрополе», Тами заставил ее дать ему слово, что она с ним встретится в семь в вестибюле кинотеатра «Мавритания», который был в добром получасе ходьбы от гостиницы. Поначалу она сопротивлялась, но кнут по-прежнему оставался у него в руке.
— Она тоже захочет пойти, — жаловалась она. — Она меня одну не пустит.
— Это очень важно, — предупредил ее он. — Если постараешься — найдешь способ.
Теперь ей предстояло объявить об этом Юнис, и она была в ужасе. Но странное дело: когда она сообщила, что перед ужином сходит прогуляться и вернется около восьми, Юнис с виду просто на миг удивилась и сказала:
— Значит, жду тебя к восьми. Не опаздывай.
Согласие Юнис в этот момент имело две стороны: она чувствовала, что наказана мыслью о своем поведении накануне вечером, и уже задавалась смутным вопросом, как не подпускать Хадижу к грядущему разговору с месье Бейдауи. Ей казалось неразумным давать ему возможность слишком близко ее рассматривать.
Спрятавшись между куривших киф, пивших чай и игравших в карты в маленьком марокканском кафе напротив входа в «Метрополь», Тами посмотрел, как Хадижа вышла и двинулась по улице в сторону Соко-Чико. Четверть часа спустя у Юнис зазвонил телефон. Некто месье Бейдауи желает видеть мадемуазель Гуд; он будет ждать в читальном зале.
— Je déscends tout de suite,
[88]
— нервно сказала Юнис. Проглотила еще стопку джина и, полная предчувствий, отправилась вниз на встречу с месье Бейдауи.
Заходя в тусклую комнату с ее фальшивой мавританской отделкой, она не увидела никого, только молодой испанец сидел в дальнем углу и курил сигарету. Она уже совсем было развернулась идти к стойке, как он поднялся и направился к ней, говоря по-английски:
— Добрый вечер.
Еще ничего не успело прийти ей в голову, а она уже мимолетно, однако неприятно предчувствовала, что знает этого молодого человека и беседовать с ним ей не хочется. Однако вот он, берет ее за руку, говорит:
— Как поживаете? — И, поскольку она выглядела все более смятенной, он сказал: — Я Тами Бейдауи. Знаете…
Не вспомнив его на самом деле, она мгновенно поняла, что это не только тот самый никудышный брат Бейдауи, но и что у нее с ним случилась неприятная сцена на коктейле. Были в его лице какие-то черты, казавшиеся знакомыми: странные брови, уходившие вверх под диким углом, и веселое, насмешливое выражение глаз под ними. Очевидно, увидев его теперь вблизи, она поняла, что такого лица не может быть ни у каких испанцев. Но она не рассчитывала обнаружить мрачную фигуру, облаченную в белые одежды. Ей стало легче, она озадачилась и насторожилась.
— Здравствуйте, — холодно сказала она. — Садитесь.
Тами был не из тех, кто ходит вокруг да около; кроме того, он списал только на тусклый свет, что она не узнала его сразу, а теперь вспомнила все подробности их обмена оскорблениями и более-менее догадалась о причине его визита.
— Вы вчера хорошо провели время в доме моих братьев?
— Да. Было очень приятно, — надменно сказала она, не вполне понимая, какие ужасы ее скверного поведения он в данный момент вспоминает.
— Моим братьям понравилась мисс Кумари, ваш друг. Они думают, что она очень славная девушка.
Она посмотрела на него:
— Да, она славная.
— Да. Они так считают. — Она услышала легкий нажим на слове «считают», но не поняла, что он намеренный. Тами продолжал: — На вечеринке мадам Вандертонк меня спрашивает: «Кто эта девушка?» — (Мадам Вандертонк была женой голландского посланника.) — Она, говорит, похожа на мавританскую девушку. — (Сердце Юнис перевернулось.) — Я ей сказал: это потому, что она гречанка.
— Киприотка, — без выражения поправила Юнис.
Он мгновенье смотрел на нее, не понимая. Потом закурил и продолжил:
— Я знаю, кто эта девушка, и вы тоже знаете. А мои братья не знают. Они думают, она славная девушка. Они хотят вас обеих пригласить на ужин на следующей неделе, ужин по-мароккански, с британским посланником, и доктором Уотерменом, и мадам де Сен-Совё, и многими другими людьми, но мне кажется, это плохая мысль.
— Вы им так и сказали? — спросила Юнис затаив дыхание.
— Конечно нет! — возмущенно сказал он. («По-прежнему в безопасности!» — подумала она; она была готова куда угодно отправиться отсюда, за любую цену, к любой опасности.) — Это было бы нехорошо по отношению к вам. Я бы так не поступил. — Теперь голос его полнился мягкой укоризной.
— Уверена, что вы бы не стали, — сказала она. Ей сделалось настолько лучше, что она одарила его скупой улыбкой.
В тот день он сходил в порт и сумел спустить цену лодки до пяти тысяч семисот песет. Когда настанет время расплачиваться, он надеялся сбить еще семьсот, просто отказавшись их платить.
Из соседней комнаты доносились взрывы хохота — там был бар.
— Вы сами будете на ужине? — спросила Юнис, не потому, что ей это было особенно любопытно.
— Я уеду, я думаю, — сказал он. — Мне хочется съездить в Сеуту на своей лодке, заняться делами.
— Делами? У вас есть лодка?
— Нет. Я хочу ее купить. Завтра. Она слишком много денег стоит. Я хочу уехать. — Он скроил отвратительную гримасу отвращения, типичную для деклассированных марокканцев; такому он научился точно не во дворце Бейдауи. — Танжер не годится. Но лодка стоит много денег.
