Он сходил, искупался в теплой, парной водичке, потом уселся на бревно, лежащее на берегу, и бездумно смотрел на проходящие буксиры с баржами и редкие колесные пароходы. Волны после них накатывали на берег, оставляя за собой на песке трепещущую рыбную молодь, солнце склонялось к закату и светило ему прямо в лицо. Редкие высокие облака обещали назавтра опять хорошую погоду. Было тихо, и только иногда громкие гудки буксиров нарушали эту тишину.
Пожалуй, в первый раз за эти дни он был предоставлен сам себе, и никто не нарушал его размышлений.
«Плохо, — думал он, — хотя я и в теле пацана, но, похоже, мне его радостей не испытать, хотя, может, со временем и смогу перебороть свою сформировавшуюся личность. Интересно, а дряхлеть раньше времени не начну, с таким серьезным отношением к окружающему. Вот же черт! Но все равно по-любому не получится быть проще. Не заслужить бы еще кликуху Старикан или что-нибудь типа этого».
Он еще сидел с час, пока солнце не скрылось за горизонтом, и затем потихоньку пошел домой.
Подойдя, он увидел брата. Тот сидел на крыльце и намывал ноги после футбола. Мишка сразу, с восторгом, начал рассказывать, какой фурор произвел мяч на парней, и что теперь благодаря этому он может играть, а не ждать, когда его согласятся взять в игру. Тут в дверях показалась мама и сообщила, что время позднее, а некоторым надо рано утром на работу. Вовка зашел домой, разделся, рухнул в кровать и мгновенно заснул.
Когда утром Фомин пришел на работу, Семенов его встретил с какой-то книжкой в руках.
— На вот, нашел я тебе старый учебник для фабзайцев, у приятеля выпросил. Он немного потрепанный, но читать можно. Держи, будешь изучать по вечерам вместо гульбы.
Вовка поблагодарил и взял учебник. Тот представлял собой весьма печальное зрелище. Он был весь в чернильных рисунках, которые должны были по задумке авторов означать обнаженных женщин с огромными грудями, потом эти рисунки зачеркивались, но понять, что хотел изобразить автор, все же было возможно. Фомин, пролистав несколько страниц, обнаружил еще рисунки лошадей, которые уже не зачеркивались. Он засмеялся. Семенов, который стоял рядом, заржал еще сильнее.
— Я тебе покажу потом этого художника, никогда не догадаешься, кто это был, — таинственно сказал он. — А сейчас послушай, у меня сегодня новая работа, она простая, нудная, а главное дешевая. Но есть оснасточка одна, с ней мы сегодня этих гаек накрутим до хрена. Вот смотри.
Он подвел Вовку к своему станку.
— Видишь шестигранник прокатанный, сейчас я отрезным резцом проточу несколько гаек до необходимого диаметра, а потом сверлом их высверлю, всё понятно?
— Вроде всё, — сказал ученик.
Семенов быстро поставил отрезной резец и приступил к работе, вскоре десяток будущих гаек был уже намечен. Остановив станок, Семенов поставил нужное сверло в заднюю бабку вместо конуса и начал высверливать гайки, и вскоре все они оказались на сверле.
Наставник быстро снял гайки с него и пустился в объяснения.
— Видишь, по технологической карте мы должны резцом снять внутреннюю фаску, а потом еще и резцом нарезать резьбу. Представляешь, сколько времени на это уйдет, если каждую гайку будем в кулачки зажимать. Короче, ты становись к станку, твоя забота крутить гайки, а я займусь фасками и резьбой, только аккуратней с резцом, чтобы гранями не ломало, потихоньку начинай протачивать, видел, как я работал?
Вовка молча кивнул и спросил:
— Толя, а ты что будешь делать?
Тот улыбнулся.
— Я буду на сверлильном станке работать, а ты гляди, если кто посторонний на участок придет, сразу меня предупреди.
Фомин спросил:
— Толя, я так понимаю, что это рационализация у тебя такая, может, лучше тебе рацпредложение сделать?
— Ты что, парень, мне за эту рацуху пятьсот рублей кинут, а норму выработки раз в пять поднимут, я что, враг себе? Поэтому и надо, чтобы технологи это дело не заметили. Вон Пашка Чернавский, у него котелок здорово варит, он уже несколько рацух придумал, а толку? Получил премию шиш с нишишом и всё. Конечно, если бы премия была приличная, тогда можно бы каждый день что-то придумывать, но эта оснасточка пока пусть на наш участок поработает.
— Понятно, — сказал Вовка и приступил к работе. А Семенов забрал будущие гайки, достал из тумбочки еще одно сверло, метчик, свою оснасточку и, посвистывая, пошел к сверлильному станку.
Вовка еще не закончил высверливать первую партию гаек, когда к нему подошел Семенов и высыпал на тумбочку пригоршню готовых гаек с внутренними фасками и резьбой.
Фомин протянул ему свой полуфабрикат и пошел посмотреть, как работает Толя.
Его оснасточкой оказалось приспособление, закрепляемое на станине сверлильного станка, в которое можно было вкладывать гайку. Оно центровалось точно под сверло, которым Толя снимал внутреннюю фаску. Сделал он это буквально за пару минут, после чего вставил вместо сверла метчик и так же быстро нарезал резьбу.
— Понял, пацан, — сказал он, улыбаясь, — если бы мы это на токарном станке резцом делали, как раз до обеда провозились. Одну гайку пришлось бы два раза закреплять в кулачках, а тут раз-два и готово.
После обеда Семенов чуть не писал кипятком от восторга.
— Слушай, Вовка, мы сегодня две нормы выполнили, понял! Завтра еще так отработаем, и гайки закончатся, терпеть их не могу. Это всё из-за Вали, она заболела, и её работу мне пихают. Хоть бы скорей она вышла на работу.
Вовка уныло спросил:
— Если она выйдет, я на чем работать буду?
Семенов махнул рукой.
— Всё нормалек, видишь, там станок стоит, его сегодня ремонтники начнут восстанавливать. Не ДИП, определенно, но тебе вполне пойдет. Так что Валька с выходных выйдет, а у тебя уже свой станок, ну не свой, конечно, во вторую смену на нем кто-нибудь будет пахать. Это ты у нас известный спортсмен, только в первую смену работаешь, — беззлобно поддел он ученика.
Тут к ним подошел Ковшов.
— Что, Толя, раскусил, что с учеником вполне можно работать, гляжу, у тебя гаек многовато лежит. Может, с технологами переговорить?
Семенов изменился в лице.
— Ты чего, Юра, какие технологи, мы вдвоем пахали как проклятые.
Мастер понимающе усмехнулся:
— Да пошутил я, пошутил, что, шуток не понимаешь. Главное, ты мне план делай и сильно не высовывайся.
Семенов вроде пришел в себя и тоже, как бы между прочим, сказал:
— Мы тут с Вовкой один учебник токарного дела разглядывали, а в нем куча рисунков похабных, одни сиськи да жопы лошадиные, интересно, кто рисовал, не знаешь случайно?
Ковшов слегка покраснел, но ничего не ответил и пошел в свою бытовку.
— О! — торжественно сказал Толя. — Видал, как правда глаза колет. Что написано пером, не вырубишь топором, — нравоучительно сообщил он Вовке. — Ладно, двигай на свою тренировку, пинай мячики.
