Вовка, скривившись от боли, сказал:
— Спасибо, Граф, если бы не вы, на этот раз я бы точно забыл про футбол. А так не знаю еще. Но завтра играть наверняка не смогу.
В это время двое избитых парней, держа под руки третьего, под шуточки и свист поселковой шпаны, пошатываясь, уходили в сторону автобусной остановке, а вдалеке маячила фигура одного из городских, которому посчастливилось удрать раньше. И теперь он ожидал своих товарищей, благоразумно держась подальше.
Парни, слушавшие разговор, разочарованно зашумели:
— Ты чо, Вовка, не подводи наших, может, там тебе какой укол сделают. Ты сегодня пять штук летунам накидал, мы думали, завтра столько же будет. А без тебя игры не получится.
Вовка слабо улыбнулся.
— Ну прямо, не получится, что, мы зря тренировались. Сыграют и без меня. Но завтра будет видно, может, сам смогу выйти на поле.
Он распрощался с галдящими парнями, которые были довольны, что отпинали городских, и направился домой.
Когда он зашел домой, на него был сразу устремлен мамин подозрительный взгляд.
— Вовик, ты почему грязный такой, ты что, по дороге еще в футбол играл, а что у тебя с правой рукой? Что стряслось? Говори!
— Да там, мама, ничего страшного, подрался по пути домой.
Отец, как всегда сидевший у стола с папиросой, встал и подошел к сыну, внимательно посмотрел на него.
— У тебя ссадина на виске, что, в ухо прилетело? — спросил он.
— Да ухо ерунда, — скривился Вовка, — мне, похоже, колом по плечу попало. Батя, помоги снять рубашку.
Когда та была снята, раздался восхищенный Мишкин возглас, а мать охнула и заплакала.
— Говорила ведь тебе не ходи по ночам, вот и доходился, — обвиняюще закричала она.
Вовка посмотрел на правое плечо, на нем сейчас была большая багровая опухоль.
— Дай руку, — сказал отец, и взяв ее в свои ладони, начал двигать, несмотря на Вовкин скрежет зубов. Затем он прощупал плечо и удовлетворенно сказал: — Ни вывихов, ни переломов нет, зуб даю. А вот трещина в ключице или лопатке запросто может быть, придется тебе с фиксирующей повязкой пару недель походить.
— Да ты что, батя! — воскликнул Вовка. — У меня же соревнования, турнир!
— Ну и что, — хмыкнул отец, — все равно ведь играть не сможешь.
В это время мать, вытерев слезы, предложила:
— Вовик, давай намажем йодом и забинтуем, все быстрее пройдет.
Отец с сыном посмотрели друг на друга и оба засмеялись.
— Эх, если бы от йода все заживало, — с грустью сказал батя, — а вот зафиксировать руку придется, а то и спать не сможешь. Давай садись, горе ты наше, сейчас повязку тебе сделаю, еще не забыл это дело.
Вскоре повязка была наложена, и семейство село за вечерний чай.
Брать чашку левой рукой было очень неудобно, но пришлось.
Вовка, фыркая, пил горячую жидкость и представлял, сколько ласковых слов завтра ему скажет Серегин.
Борис Аркадьевич проснулся рано. Он ночевал один в небольшом номере офицерской гостиницы. В коридоре стояла тишина. Когда вчера вечером он пришел в номер, Василия Иосифовича, естественно, не было. Дежурная на входе с улыбкой сообщила, что товарищ Сталин вместе с охраной убыл на банкет, который устраивают в его честь.
— А вас, товарищ Аркадьев, тоже приглашали. Вы ведь знаете, где офицерская столовая? — сказала она, продолжая улыбаться.
Но тренер, находившийся досыта за день, только отрицательно помотал головой.
— Нет, спасибо, я лучше отдохну, — сказал он и пошел к себе.
Дежурная пожала плечами и вернулась к своей книге. Ее не интересовали гражданские мужчины в возрасте.
Заснул он сразу, но ближе к двум часам его разбудил шум в коридоре.
«Понятно, — подумал он в полусне, — Васю привели», — перевернулся на другой бок и заснул.
Он быстро привел себя в порядок, у дежурной стрельнул кипятку и, выпив чаю, на всякий случай хотел заглянуть к своему спутнику, которому, собственно, был обязан этой поездкой. Но к телу сына вождя его не допустили.
Борис Андреевич попросил охрану передать тому, что он уехал смотреть игру заводской команды, и направился на остановку.
Сегодняшняя игра проходила на заводском стадионе, которому было далеко до «Локомотива», где проходила вчерашняя игра. Но зато трибуны были заполнены до отказа. И большинство болельщиков, как понял Аркадьев, болело за заводскую команду. Городские ребята, приехавшие поддержать своих, были в явном меньшинстве.
Он посмотрел на часы, на них было уже минут пять одиннадцатого, однако начало игры задерживалось. Судья и тренеры команд что-то обсуждали. А когда к ним подошел паренек с белеющей на правой руке повязкой, на трибунах послышались разочарованные возгласы.
«Да это же Фомин! — узнал наконец тренер лучшего игрока заводской команды. — Что, интересно, с ним произошло?»
Он склонился через перегородку, отделяющую его небольшую ложу от основных трибун, и спросил у нескольких парней, которые увлеченно что-то обсуждали.
— Ребята, не знаете, что произошло, почему Фомин сегодня не играет?
Те закричали все сразу, перебивая друг друга:
— Фому вчера городские подловили и отпинали. Он из-за этого сегодня не играет. Но наши все равно выиграют. А всем городским после матча будет кирдык.
— Вы чего, ребята, из-за нескольких поганцев будете бить всех, кто здесь находится? Так же нельзя, — попытался внести свою лепту в успокоение пацанов Аркадьев.
В ответ раздались громкие голоса убежденных в своей правоте мальчишек, которые не сомневались, что городские не должны уехать из поселка невредимыми.
В это время прозвучал свисток и из раздевалки выбежали обе команды.
Их встретили возмущенные крики с трибун. Поддерживающие возгласы городских ребят за этими криками были не слышны. Выстроившиеся посреди поля игроки ДЮСШ недоуменно переглядывались, не понимая, почему их появление вызвало столько отрицательных эмоций.
К судье подошли капитаны, от заводской команды подошел игрок с девяткой на спине.
Подкинута монетка, и игру, под крики болельщиков, начали воспитанники ДЮСШ.
Быстро разыгран мяч в центре поля, и гости перешли в наступление, но защита заводской команды на высоте, мяч отобран, и вот уже нападающий заводчан идет вперед.
Борис Андреевич внимательно наблюдал за игрой. Команда ДЮСШ явно играла лучше, чем летчики, ребята были техничней и старались играть комбинационно. Но вот игру заводской команды он не узнавал. Она была совершенно другой. Когда игроки гостей забегали на половину поля заводчан, они как будто вязли в трясине. Играть им не давали совершенно, притом заводчане старались прессинговать их и на чужой половине поля.
