…Понятовский с Тульской дороги, Мюрат – с Рязанской и Бессьер – со стороны Подольска доносили, что русской армии нигде нет, она рассеялась средь бела дня. В течение двух недель великий полководец Наполеон Бонапарт не знал, где находится Кутузов и его армия. В военной истории нет, пожалуй, подобного примера, когда бы почти 100-тысячное войско «исчезло» на глазах у противника…
Когда ошибка Мюрата выяснилась, драгоценное время было потеряно, и Кутузов сумел благополучно отойти и привести армию в порядок после тяжелых потерь Бородина. К тому же он прикрыл Калугу, где были сосредоточены огромные военные запасы, и Тулу с ее оружейным заводом, литейные заводы Брянска и важные в военно-экономическом отношении районы юга. Восполняя войска, Кутузов мог объединить со своими силами силы Тормасова (3-й Западной армии) и Чичагова (Дунайской армии). К тому же он мог угрожать коммуникациям французов на Смоленской дороге. Более того, французы не могли теперь беспрепятственно наступать из Москвы на Петербург, имея в тылу русскую армию. Теперь можно было ждать «телодвижений» неприятеля, выигрывая время, исподволь готовиться к предстоящей тяжелой зимней кампании и с выгодой вести столь близкую кутузовской полководческой манере стратегию «малой войны с большими преимуществами». Так он называл действия «армейских партий» («летучих» диверсионно-партизанских отрядов из казаков и гусар), которые по его приказу отправлялись в тыл, действуя на коммуникациях Наполеона, перехватывая почту и продовольствие. Теперь многие поняли, «зачем отдали французам Москву»! Расхваливая старого полководца, солдаты выражали свои эмоции просто и образно: «…Кутузов – тертый калач, Кутузов – старый воробей!..» Сам Наполеон позднее был вынужден признать: «…Хитрая лиса – Кутузов – меня сильно подвел своим фланговым маршем». С этого момента время начало работать на… Кутузова.
…Между прочим, до сих пор не все согласны с тем, что это был заранее продуманный маневр. Спустя годы находились «авторы» Тарутинского маневра. Так, известный участник войны барон В. И. Левенштерн, бывший адъютант Барклая де Толли, потом написал о том, почему русская армия перешла с Рязанской дороги на Калужскую. Якобы между штабными офицерами во время случайного разговора на обеде кто-то высказал опасение, что обоз с хлебом, идущий по Калужской дороге, может попасть к неприятелю, к тому же на Рязанской дороге ничего-де не приготовлено, и армия будет терпеть во всем нужду. При разговоре случайно присутствовал генерал Коновницын, сразу доложивший свои соображения по этому поводу самому Кутузову. Так ли это?! Ясно только одно: именно Кутузов как главнокомандующий мог получать ценные советы со всех сторон и, в конце концов, понял всю опасность движения по Рязанской дороге и велел перейти на Калужскую. Впрочем, это всего лишь версия, которая вряд ли поколеблет славу Кутузова – Спасителя Отечества. Главная заслуга Кутузова в том, что он раньше других осознал: затратив колоссальные усилия и достигнув Москвы, Наполеон окажется истощен настолько, что будет бездействовать в ожидании мирных предложений от русского царя. Именно это позволит русскому командующему заняться «обустройством» своей армии. Именно поэтому Кутузов отверг план Беннигсена встать лагерем поближе к Москве – у Боровска или под Малоярославцем – тем самым «больше раздражать» неприятеля. Но это был план наступательный, а здраво рассуждавший Михаил Илларионович жаждал выжидать…
Глава 28
«Западня»
Заняв Москву, французская армия, как и предполагал дальновидный Кутузов, оказалась в своеобразной западне. Дисциплина – основа боеспособности армии – ослабла. Мародерство началось даже в наполеоновской гвардии. Захват Москвы не только не привел к победе в войне, но и грозил полной деморализацией Великой армии. После колоссального пожара, случившегося в Москве по приказу Ф. В. Ростопчина («бешеного Федьки», как его звала покойная императрица Екатерина II), оставаться в ней было уже смерти подобно. Интересно, что еще когда русские армии находились под Дорогобужем, Багратион получил от Ростопчина письмо следующего содержания: «Когда бы вы отступили в Вязьме, тогда я примусь за отправление всех государственных вещей и дам на волю убираться, а народ здешний… следуя русскому праву: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получил вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему дать знать, чтоб он не считал миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдет пепел и золу».
…Кстати, многие недоброжелатели Кутузова, начиная с Беннигсена и кончая ненавидевшей Бонапарта императрицей-матерью, всячески подталкивали российского императора заставить старика, сдавшего Москву без боя, немедленно закрыть дорогу на Санкт-Петербург и обязательно дать еще одно решительное сражение супостату. Но крайне осторожный после фиаско под Аустерлицем Александр I «держал по-театральному долгую паузу»: он не любил «старую лисицу севера», но и удалять его из армии не решался. Ему запомнились слова члена тайного военного совета генерала от инфантерии Богдана Федоровича Кнорринга (1746–1825): «Каждый день «бездействия» старика стоит победы!»…
Пока русские войска накапливали силы в Тарутинском лагере, летучие армейско-казачьи отряды активно теребили французские аванпосты. Подходившие с запада резервы уже не могли восполнить численность наполеоновской армии. Между тем до западных пределов России были сотни верст. С Европой Наполеона и его поредевшую армию связывала только тонкая ниточка Старой Смоленской дороги, поддерживать контроль над которой становилось все труднее и труднее. Все тревожило Наполеона, и он попытался войти в контакт с Александром I. Он направлял ему послания: сначала с Тутомлиным (Тутолминым), потом с Яковлевым (отцом А. Герцена) – образованными московскими дворянами, случайно задержавшимися в Москве и доставленными к Наполеону. Поначалу французский император был весьма жёсток, заявляя, что если мира не будет, то «Петербург испытает участь Москвы!». Не получив ответа, Бонапарт попытался выйти на русского царя через Кутузова. С этой целью он послал в ставку Кутузова опытного дипломата генерал-адъютанта и дивизионного генерала, графа Жака-Александра-Бернара Ло де Лористона (1768–1828) – своего однокашника по Бриеннской военной школе, последнего довоенного посла Франции в России (1811–1812) и будущего, уже при Бурбонах, маршала Франции (1823). Приказ был предельно категоричен: «Лористон, привезите мне мир!»
Известно несколько интерпретаций посещения Лористоном тарутинского лагеря. Наиболее «раскрученная» гласит, что при известии о приезде французского «парламентера» в русском лагере началось бурное веселье: заиграла музыка, запели песенники. Кутузов принял посланника лишь в 23.00, приказав при этом развести как можно больше костров, варить кашу с мясом, чтобы произвести впечатление громадной, отменно обеспеченной армии у русских под Тарутиным. Беседа была вежливой, но краткой: все предложения о мире и жалобы, что война приобретает все более дикий, нецивилизованный характер, «старый северный лис» отверг. «Война только начинается», – философски изрек он… по-французски. (Искусный дипломат Михаил Илларионович блестяще владел родным для Лористона языком и умело этим пользовался, создавая впечатление наигалантнейшего среди русского генералитета военачальника!) Он, конечно, пообещал Лористону непременно передать все российскому императору, хотя передавать так ничего и не стал. Передал… Леонтий Леонтиевич Беннигсен. Александр I высказал Кутузову свое высочайшее недовольство за то, что тот вступил в переговоры, не имея на то полномочий и, более того, имея официальный запрет.
