В письме жене от 17 марта 1943 г. Рокоссовский кратко сообщал:
«Дорогая моя Люлю! Не мог дождаться оказии, а поэтому посылаю Жигарева – авось, пробьется. Рассмотри немецких генералов. Это будет напоминать тебе о том, что твой Костя дерется неплохо и может похвастаться «дичью», добытой на охоте… Сейчас у нас идут жаркие бои, и приходится сосредоточивать все усилия на то, чтобы крепче всыпать «фрицам»…
[413]
»
Адъютант Рокоссовского Жигарев вместе с письмом передал Юлии Петровне пачку снимков, на которых фронтовой фотограф запечатлел пленных военачальников, в том числе генерал-фельдмаршала Паулюса, генерал-лейтенантов Шмидта и Армина, генерал-майора Дреббера.
После сообщений в газетах о разгроме немецких войск под Сталинградом и об успешных действиях войск генерала Рокоссовского Константину Константиновичу позвонил бывший начальник тюрьмы, в которой он шесть лет назад находился под следствием, и поздравил его, на что тот ответил:
– Рад стараться, гражданин начальник!
За умелое и мужественное руководство боевыми операциями и успехи в боях с противником Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. Н. Воронов, Н. Ф. Ватутин, А. И. Еременко, К. К. Рокоссовский были награждены орденом Суворова первой степени № 1. Этот орден, его описание и статут учреждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1942 г. Он имел три степени. Орденом Суворова 1-й степени награждались командующие фронтами и армиями, их заместители, начальники штабов, начальники оперативных отделов и начальники родов войск (артиллерии, воздушных сил, бронетанковых и минометных) фронтов и армий. Такой награды они удостаивались: «За отлично организованную и проведенную фронтовую или армейскую операцию, в которой с меньшими силами был разгромлен численно превосходящий противник; за искусно проведенный маневр по окружению численно превосходящих сил противника, полное уничтожение его живой силы и захват вооружения и техники; за проявление инициативы и решительности по выбору места главного удара, за нанесение этого удара, в результате чего противник был разгромлен, а наши войска сохранили боеспособность к его преследованию; за искусную скрытно проведенную операцию, в результате которой противник, лишенный возможности произвести перегруппировку и вывести резервы, был разгромлен
[414]
». Эта была оценка их вклада в разгром войск противника под Сталинградом.
2 февраля состоялся новый допрос Паулюса, который вели Воронов, Рокоссовский, Малинин и Телегин.
Паулюсу объявили, что сегодня после мощной артиллерийской подготовки войска Донского фронта окончательно разгромили северную группировку 6-й армии под Сталинградом. На поле боя осталось много убитых и раненых, еще больше взято в плен. Паулюсу вновь напомнили, что он виновен в напрасных жертвах. Его левый глаз и щека стали нервно подергиваться, а дрожащая рука так постукивала по столу, что он вынужден был опустить ее.
– Знали ли вы о готовящемся нами большом наступлении под Сталинградом? – спросил его Воронов.
Паулюс ответил, что он не знал об этом. Он мог только предполагать, но в своих предположениях даже не мог предвидеть операции такого большого масштаба. Она оказалась для немецкого командования полной неожиданностью.
– Кто же виноват в том, что вы не знали о нашем наступлении?
– Разведка! Это она виновата в нашем незнании.
– Пленные летчики вашей разведывательной авиации показывали, что они видели сосредоточение наших войск, подходившие колонны, видели разгружавшиеся поезда, видели усиленное движение поездов к фронту. Они докладывали обо всем виденном в соответствующие штабы и своим ближайшим начальникам. Разве эти сведения до вас не доходили?
Паулюс заявил, что он не располагал этими данными.
– Как вы, образованный и опытный военачальник, могли проводить такую рискованную операцию под Сталинградом с ненадежно обеспеченными флангами?
На этот вопрос Паулюс не смог дать вразумительного ответа. Он твердил, что выполнял волю и приказы верховного командования германской армии. Он, как солдат, был обязан их исполнять точно и беспрекословно. В заключение он добавил, что не может критиковать решения и действия своего верховного командования, пожал плечами и замолчал.
– На что же вы надеялись? Почему не проявили должной активности? Ведь вы могли бы попытаться прорвать фронт наших войск.
Паулюс ответил, что не мог сам решать этот вопрос. Верховное командование германской армии требовало от него упорно удерживать занятую территорию и ждать помощи извне. На этом допрос Паулюса был прекращен.
Вечером 2 февраля было получено приказание Ставки ВГК: Воронову и Рокоссовскому немедленно прибыть в Москву. Воронов просил разрешения остаться до 5 февраля, чтобы присутствовать на митинге победителей в Сталинграде, но Сталин велел срочно вылетать в Москву…
На Огненной дуге
После успешного завершения Сталинградской стратегической наступательной операции Ставка ВГК решила расширить фронт наступления Красной Армии. Войска Воронежского фронта должны были овладеть Харьковом и Харьковским промышленным районом, а также Курском и к 21 февраля выйти на рубеж Сумы, Лебедин, Полтава. Армиям левого крыла Брянского фронта предстояло наступать в общем направлении на Малоархангельск, обеспечивая с севера продвижение Воронежского фронта на курском направлении. Одновременно войскам Юго-Западного и Южного фронтов предписывалось наступать в Донбассе с задачей захватить основные переправы через Днепр в районах Запорожья и Днепропетровска.
На западном стратегическом направлении Ставка ВГК наметила провести операцию по разгрому группы армий «Центр» путем нанесения мощных ударов по ее флангам – один на Орел, Брянск, Смоленск, другой на Витебск, Смоленск. Планировалось также нанесение удара в центре, в направлении Рославль, Смоленск. Для осуществления этого замысла предусматривалось привлечь армии Калининского, Западного, Брянского и Центрального фронтов. С этим решением и был связан вызов К. К. Рокоссовского в Москву.
4 февраля 1943 г. Рокоссовский и Воронов на самолете прибыли на Центральный аэродром столицы и сразу же направились в Кремль. Сталин, принимая их в Кремле, стал поздравлять с большим боевым успехом. «Всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, – рассказывал позднее главный маршал авиации А. Е. Голованов, – а Рокоссовского обнял и сказал: «Спасибо, Константин Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б. М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И. В. Сталин стал называть по имени и отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого тогда не было сомнения, кто самый главный герой – полководец Сталинграда
[415]
».
