Был апрель, Илья точно помнил, что апрель, но не помнил, почему это так важно. Манхэттен цвёл тополями, и швейцары на Парк Авеню грелись на неожиданном солнце перед подъездами, прятавшими богатых от остальных. На улицах и в парках снова поселились бездомные. В городе стало больше света, длинноногих женщин и крыс.
В тот вечер Илья опоздал: он никак не мог закончить отчёт о дневной динамике между иеной и долларом, а его полагалось закончить до семи вечера. В семь по Нью-Йорку открывалась токийская биржа, и трейдеры должны были сформировать взгляд на валюты. На Уолл Стрит это называлось currency view. Илья отвечал за currency view. Обычно он заканчивал к шести и отправлял написанное — три страницы графиков и мнений — в торговый зал. Потом он отвечал на звонки трейдеров, которые требовали объяснений и задавали вопросы. Он знал их только по голосам и никогда не видел. Они жили в телефонной трубке, и Илью это устраивало. Он придумывал им жизни и не верил, что их реальность окажется интереснее его выдумок.
Но сегодня был четверг, и Илья опаздывал в другую реальность — свою собственную. Каждый четверг после работы он приходил в большую бестолковую квартиру родителей Антона, где говорили о неведомом и важном. Из окон их гостиной был виден прямоугольник Граммерси Парк. Граммерси Парк не был парком. Это был маленький сквер с детской горкой и качелями. Названия не соответствовали сути вещей. Особенно на центральном Манхэттене.
В тот четверг собралось до странного мало народу. Обычно приходило человек тридцать, часто больше, но в тот самый четверг людей в пустоватой гостиной Бреславских было много меньше, чем всегда. Илья пришёл последним — время уже лениво двигалось между восемью и следующим часом. Этот отрезок вечера всегда казался Илье самым медленным.
Спор шёл об ангелах. Ангелы как посредники между богом и людьми — зачем? Ави, бруклинский каббалист, много лет живший в Верхней Галилее, к северу от долины Бет-Керем, ёрзал верхом на стуле и кричал. Его черноглазая жена, привезённая из Израиля как трофей, сидела рядом, держа мужа за руку, и смотрела на Антона: она спала с ним последние несколько месяцев, по вторникам. Антону нравилось, что она всегда приносит что-нибудь вкусное для кошки.
— Понятно, откуда ангелы. — Ави проглатывал звуки, так что у него получалось «агелы». Когда речь шла об особенно важном, Ави проглатывал целые слова. — Талмуд ясно говорит, — кричал Ави, — ясно: «Ангелы пришли из Вавилона». До Первого Вавилонского пленения ангелов в иудаизме вообще не было. Ангелы — просто посланники, потому что он не хотел больше с людьми. Вот что важно: почему бог покинул людей. Он ушёл и оставил вместо себя книгу, которую нужно разгадать. Тора — это загадка: где бог? Как призвать обратно? Как сделать, чтобы он к нам вернулся?
Мать Антона меняла пепельницы и предлагала гостям травяной чай. Она оставалась красивой без всяких усилий, и каждый раз, когда они встречались глазами, Илья сознавал, что ей известны его мысли о ней. Это было стыдно, но не очень.
— Ави, — сказал Антон, — чтобы он вернулся, надо понять, почему он ушёл.
Антон сидел на полу: ноги скрещены, прямая спина. Он мог сидеть так часами — не уставая, не двигаясь. Ему хватало движений на работе: Антон преподавал каратэ в маленьком гимнастическом зале на Бауэри, который ближе к полуночи превращался в танцклуб. Хозяин клуба, Лэнни, пожилой танцовщик с синими волосами, безуспешно пытался его соблазнить обещаниями новых ощущений. Антон улыбался и говорил, что подумает. Он не хотел обижать Лэнни. Он просто не верил, что ощущения будут такими уж новыми.
— Я знаю, почему он ушёл. — Ави порывался встать, но жена держала его за руку: она знала, что стоя Ави начнёт кричать ещё громче. — Когда я учился в ешиве, нам рассказывали про Тамид: древние евреи дважды в день сжигали ягнят, утром и вечером. Это, собственно, и была основа их отношений с богом. Они сжигали ягнят, и бог питался дымом, воскурениями. Они кормили бога, и он защищал Израиль. Понимаете? Это и был договор между богом и евреями.
Илья был единственный, кто кивнул. Все остальные то ли не слушали, то ли не понимали. Хотя что тут было не понимать.
— И?.. — Илье хотелось поддержать Ави. — Что произошло?
— После первого разрушения Храма Тамид прервался. — Ави наконец прекратил попытки встать и послушно уселся рядом с женой. — Жрецов-левитов угнали в Вавилон, и некому стало кормить бога. Да и негде. Вся избранность евреев, собственно, и заключалась в этом обряде. А они перестали. И бог нас покинул.
— Да, — вздохнул отец Антона. — Теперь он ест где-то ещё.
Они выдерживали принятый здесь тон дискуссии: без пафоса и мистицизма. Здесь приветствовались лишь новые факты либо новые интерпретации уже известного. Считалось, что самое простое — часто самое верное. Самые парадоксальные вещи должны были произноситься обыденным тоном и несложными словами. Все, кто сюда приходил, уже прошли путь блуждающих в тайном знании и больше не верили в неясные объяснения мира. Тайна должна быть простой: покинул, потому что не кормили.
Илья работал аналитиком на Уолл Стрит и знал, что анализ строится на исключении всех возможностей, кроме одной — верной. Он предсказывал будущее каждый день. Для этого нужно было рассмотреть и исключить всё, что могло противоречить единственно возможной версии событий. Он решил начать с главного утверждения Ави и подвергнуть его сомнению.
— Почему же бог нас покинул? — спросил Илья. — Он продолжает себя проявлять. Надо только уметь читать знаки.
— Именно, — обрадовался Ави. — Теперь он себя проявляет, а раньше являл. И не только евреям. Всем. Почитай любые мифы: он или, скорее, они физически были с людьми. Учили, наказывали. Взаимодействовали. А потом пропали. Ушли.
— А Христос? — Илья пытался вспомнить другие свидетельства физической манифестации бога. Он просто решил начать с наиболее известной. — Бог явился как Христос.
— Вы действительно верите в эту историю? — Человек — он раньше молчал, сидя в углу, задвинутый столом, — был очень высок и как-то странно, неожиданно лыс. — Во что вы там верите?
Илье нравился Христос. Он не верил в него как в Сына Бога; скорее, Христос ему нравился как литературный персонаж. Илья вырос в литературной московской семье, и всё его детство прошло в разговорах о литературе. К родителям приходили друзья, и они говорили о книгах и тех, кто их написал. Больше они ни о чём не говорили. Илье казалось, что они все заблудились в литературе.
— Я верю, что Иисус был Христос, Мессия, Божий посланник, — сказал Илья. Он в это не верил, но ему нужно было выстроить аргументацию. Ему сразу не понравился этот высокий. Тот смотрел на Илью и отчего-то радостно сглатывал. — И не только посланник: он сам был божественен, что доказало его воскрешение. Стало быть, бог продолжал нам являться.
— Замечательно, — обрадовался высокий, — вы совершенно правы. Христианство как религия действительно организовано вокруг этих двух утверждений: Иисус был Христос, и он был распят, но воскрес. Всё остальное — биография, а не догматы веры. Его слово божественно, потому что он был помазан как Мессия. Он сам божественен, потому что был распят, но воскрес. Соответственно, чтобы доказать или опровергнуть эти утверждения, мы должны сконцентрироваться на трёх эпизодах: Помазание, Распятие и Воскрешение. Правильно?
