Он замолчал. Он больше ни к кому не обращался, отдельный от других в этой пещере глубоко под землёй. Затем Кассовский посмотрел Илье в глаза и пожал плечами:
— И так же как у него, у меня ничего не получилось.
Илья понял. Он оглянулся, ища Адри. Он хотел спросить у неё правду, хотя бы глазами.
Но вокруг была лишь темнота пещеры, и Илья больше не мог найти жёлтый луч её фонаря.
Он понял, что Адри ушла, вверх по туннелю, где её ждали другие. Илья повернулся к Кассовскому.
— Вы сожгли свою дочку? — спросил Илья. — Вы сожгли свою маленькую девочку?
Он видел, как Дилли дышит во сне. Она немного вздрагивала от наступившей вокруг тишины. Отблески огня причудливо падали ей на лицо разноцветными языками, словно это и были её сны. Она лежала, свернувшись у ног Кассовского на каменном полу в своём беленьком лёгком платье, поджав под себя голые смуглые колени. Илье хотелось её накрыть.
— Сейчас это уже не так важно, — сказал Кассовский. — Я сделал в своей жизни много вещей, с которыми мне приходится жить.
Он для чего-то зажёг фонарь у себя на лбу и отступил от огня, навстречу Илье. Тот остался на месте.
— Главное, — голос Кассовского обрёл силу, — теперь мы точно знаем: нужна добровольность. Нужна добровольность. Нужен выбор, решение. И он, там, — Кассовский ткнул кулаком в темноту над головой, — он там должен одобрить этот выбор. Тем, кому суждено, он даст самим найти это место. Они должны прийти сюда сами. Как пришли вы. Мы — просто помощники. Всё, что мы можем, это направлять вас до какого-то момента, вести, но последний шаг — ваш.
Кассовский улыбнулся Илье:
— Ваш.
— Вы хотите, чтобы я сжёг себя сам? — спросил Илья. Он знал ответ, но ему отчего-то хотелось уточнить. Ему было как-то странно покойно, и огонь горел совсем не страшно: огонь лился разными цветами, оттенками всего. Илье захотелось спать.
— Вы и Дилли. — Кассовский выключил ненужный фонарь у себя на лбу. — Знаете, Илья, — он снова улыбнулся, — первый раз у нас двое нэнсеке. До этого только по одному. Это важный момент. — Он замолчал, чтобы Илья осознал эту важность. — Мы не знаем, будет ли вас двоих достаточно, чтобы пробить барьер в поле притяжения, но стоит умереть, чтоб узнать.
— Значит, те, другие, не пробили барьер? — спросил Илья. Он и сам не знал, для чего он это спросил. Он не собирался себя сжигать в любом случае.
— Нет, нет, — сказал Кассовский, — это так не работает. Когда нэнсеке делает выбор вернуться в Плерому, он освобождает свой дух, и барьер притяжения становится слабее. Даже воздух становится легче, как перед сильным дождём. Материя мира теряет плотность — каждый раз понемногу, с каждым уходом по чуть-чуть, но теряет. Эта потеря плотности заполняется хаосом, первичным ничто. Хаос — это и есть плазма, материал вселенной. Плазма проводит электричество, и поэтому, когда уходит нэнсеке, начинается шторм, гроза. Чем выше уровень хаоса, тем меньше притяжение материи, тем легче пнеумам ускользнуть и вернуться в Плерому. Однажды, когда в мире накопится достаточно хаоса, достаточно плазмы, люди смогут вспомнить, кто они и откуда, и их пнеумы покинут мир.
— Вы хотите, чтобы я для этого себя сжёг? — Илья мотнул головой, чтобы стряхнуть наплывавшую на него дремоту.
— Нет, — ответил Кассовский ясным, почти звонким голосом. — Нет. Я хочу, чтобы вы освободили свою божественную искру и помогли нам всем вернуться в Плерому. Всем людям.
Он показал рукой на огонь:
— Это лишь шаг, но вас готовили к этому шагу всю жизнь. Вы были в тюрьме, и я думаю, вам это было дано, чтобы ещё больше ценить свободу. Сейчас вы снова на пороге тюрьмы. Вы можете сделать шаг и стать свободным. Вернуться домой. И открыть дверь другим. Всем.
Неожиданно Илье показалось, что он услышал у себя за спиной чей-то шёпот. Он хотел обернуться, но не мог. Он не мог оторваться от огня. Илья понимал, что выходящий из жерла газ делает его сонным, и он всё время мигал, чтобы удержать глаза открытыми. Ему нравился этот огонь.
— Вы сумасшедший, — сказал Илья. — Вы здесь все сумасшедшие.
Ему нравился этот огонь.
— Это не важно. — Кассовский наклонился и тронул Дилли за плечо. Она свернулась ещё больше, маленький пушистый клубочек плоти. — Мы знаем правду. Мы ощущаем, как становимся более лёгкими, более свободными с каждым уходом нэнсеке. Мы всё меньше связаны с этим миром, всё меньше живём по его навязанным кем-то правилам, всё свободнее, всё легче. Всё отдельнее.
Он потрепал Дилли по плечу ещё раз и что-то прошептал над её головой. Дилли потянулась и неожиданно села на месте, будто и не спала. Кассовский разогнулся и посмотрел на Илью.
— У нас никогда ещё не было двух нэнсеке, — сказал Кассовский. — Может быть, больше никогда и не будет. Мы не знаем, сможете ли вы вдвоём пробить туннель полностью и открыть путь другим. Мы надеемся, что это так. Мы очень надеемся, что это так.
Он зажёг свой фонарь на лбу и прошёл мимо Ильи, не глядя, не прощаясь. Затем, еле видимый, лишь голос из темноты, лишь луч света из дальней мглы, он обернулся назад:
— Я не буду вас уговаривать, — услышал Илья. — Выбор за вами: вы можете изменить судьбу всех, а можете оставить мир, как он есть. Как он есть.
Луч отвернулся и неровно поплыл дальше, вглубь, где пропал. Темнота теперь двинулась ближе к огню и обступила их с Дилли плотным вязким пространством, словно хаос, словно ничто. Илья посмотрел на девочку, сидящую на каменном полу у его ног. Дилли заплетала косу. Она почувствовала взгляд Ильи и улыбнулась в ответ. Она что-то сказала на аравак. — Ладно. — Илья не сразу понял, что отвечает по-русски; он так давно не говорил по-русски, что ему сейчас было странно слышать эти далёкие слова. — Дилли, мы должны отсюда уйти. — Илья махнул рукой в темноту: — Туда.
Он взял Дилли за руку и потянул вверх. Дилли распрямилась и встала на ноги одним движением, легко, как на пружине. Её голова приходилась Илье по грудь. Дилли прижалась к нему носом и провела по своим волосам раскрытой ладонью, словно мерила, насколько она ниже Ильи. Дилли посмотрела, куда пришлась её ладонь, и рассмеялась. Она снова что-то сказала на аравак. Затем Дилли повернулась и шагнула в огонь.
Он не сразу понял, что это было. На секунду, на мгновенье Илье показалось, что Дилли просто ступила ближе к огню, словно ей было холодно, словно она хотела согреться. Он искал её глазами, но её нигде не было. Вдруг пламя скорчилось, и сквозь его блеск прошёл электрический разряд. Будто молния. Будто внутри огня начиналась гроза.
Он хотел кричать. Было ещё страшнее от того, что вокруг так тихо. Словно ничего не произошло, словно он всегда был один. Словно Дилли вообще не было. Ему послышался звук шагов в глубине, и Илья обернулся, надеясь её увидеть. Нет, никого.
Он был один. Он не мог уйти. Ему казалось, что Дилли появится вновь, будет рядом — маленькая колдунья, тёмный ребёнок беды. Он ждал, что она потянет его за рукав, как тогда, под водой. Нет, он был один и должен был выплыть сам.
