Тропинка медленно повела вниз, навстречу всё слышнее запах и свежесть моря, донесся ровный плеск волн, набегающих на пологий берег. Я шел и не верил глазам. Такого огромного участка земли в руках простого горожанина я еще не видел. В смысле, чтобы не у короля, герцога или барона, а у рядового горожанина. Огромный сад, сейчас наполовину заброшенный и быстро дичающий, тянется широкой полосой вдоль берега, благоразумно не спускаясь к россыпям мелкой гальки, куда во время приливов подступает морская вода.
С пригорка открылся вид на море. Деревья благоразумно остановились у незримой черты, куда, видимо, докатываются самые дальние волны в час прилива. Дальше галечник, округлые бока блестят под солнцем, как будто весь берег заполнен то ли черепашьими яйцами, то ли динозаврячьими.
За спиной послышались треск, кусты распахнулись, словно оттуда вылетел танк с крыльями, и ликующий Пес ринулся ко мне. Я умело качнулся ему навстречу, чтобы выдержать удар и не опрокинуться, дал себя облизать и выслушал признания в любви и обожании, затем через те же кусты выбежала запыхавшаяся и разрумянившаяся Амелия.
Она вскричала испуганно:
— Ваша милость!
Сердце мое екнуло.
— Что случилось?
— Завтрак готов! Я пришла вас будить... Хорошо, собачка вас отыскала!
Я пытался погладить скачущего вокруг Пса, но это всё равно что попробовать ухватить молнию.
— Прогулка перед завтраком, — объяснил я. — Для поднятия аппетита. Хотя не думаю, что мне нужно разжигать аппетит, вы готовите, судя по запахам, восхитительно... Я любовался садом. Не мог удержаться, шел и шел. Представляю, какая это красота... когда всё цветет!
Она вздохнула:
— Да, ваша милость, это необыкновенно красиво.
Я оглядывал сад, в сердце шевельнулась жалость. Окультуренные деревья нуждаются в цивилизации, а без ухода быстро возвращаются в прежнее состояние. Прежнее, это дикое. Мне приходилось есть «райские яблочки», те, самые, которые ели в раю Адам и Ева. Мелкие такие, размером чуть крупнее черешни, с красными боками, красивые, но твердые и кислые. Есть можно, но кто попробовал уже модифицированные, которые едва не лопаются от переполняющего их сладкого сока...
Сглотнул слюну, я пробормотал неуклюже:
— Ничего, Ганс и Фриц скоро подрастут, всё поправят. А там и Аделька и Слул подтянутся...
Она смолчала, я тоже понимал, что к тому времени одичавший сад в прежнее состояние не вернуть. Разве что всё выкорчевывать и насаживать заново. Или долго и кропотливо прививать на эти деревья веточки с элитных сортов.
— Идемте завтракать, — напомнил я. — А то всё остынет.
— Да, ваша милость, пока всё горячее...
— Расскажите про этот сад, — попросил я.
Она старалась идти рядом с тропкой, чтобы мне, благородному господину, было удобнее, я тоже уступал ей, так и двигались через кусты, а протоптанная дорожка оставалась между нами. Пес так и вовсе брезговал идти по ней, не инвалид же: ломился через заросли с шумом и треском, разгоняя птиц, вообразивших, что это дикий лес.
Еще он то и дело исчезал за деревьями, там слышался задорный гавк, с шумом и колыханием ветвей взлетали вспугнутые птицы.
Не понимаю, мелькнула мысль, что заставило ее мужа стать наемным убийцей. Судя по рассказу, он всегда был прекрасным работником, а этот сад — его рук дело. Правда, землю купил на деньги, доставшиеся от деда, но тогда это был пустынный край, города не было и в помине, а там далеко располагался замок с посадами. Это сейчас разрослись и вплотную подступили к его саду, уже город, настоящий портовый город, но тогда он жил на отшибе, и его сад по размерам втрое превосходил землю, что занимал замок.
Может быть, мелькнуло в голове, как раз то, что откусил слишком большой кусок пирога, а проглотить не сумел? Такой сад трудно насадить, но еще труднее поддерживать. Не говоря о том, что куда-то девать все эти яблоки, груши, сливы, персики, абрикосы. Нужно бы завести стадо свиней, они всё жрут, но он, судя по рассказам Амелии, терпеть не мог этих животных. Вообще не жаловал всю эту визжащую, блеющую и кудахчущую живность, а единственные звуки, которые любил, это пение птиц, что вили гнезда в его саду.
Завтрак проходил в таком торжественном молчании, что даже я старался не слишком стучать ложкой, только Пес под столом не стеснялся с хрустом расщелкивать кости, словно жаркий огонь сухие поленья.
Амелия всё подавала и подавала на стол, пока я не поймал ее за руку, удивительно тонкую и нежную для взрослой женщины, почти силой заставил сесть.
Она вздохнула, в глазах страх и тоска. Я кивнул:
— Да, у меня вопросы... Может быть, не совсем приятные.
— Ваша милость! Может быть, не надо?
— Почему?
— Вам спокойнее. Вы и так уже за меня вступались. Так и до беды недолго.
— Мне? Или вам?
Она покачала головой, в глазах блеснули слезы.
— Мы уже в беде. А вам не стоит в нее впутываться.
— Я не совсем понимаю, — сказал я, — что здесь происходит, однако очень хотел бы понять.
Она спросила тихо:
— Вам-то это зачем? Мы обречены. — Я ответил как можно беспечнее:
— Мой корабль отчалит только через неделю. Чем-то же надо заняться?
— Это опасно, — обронила она.
— Расскажите, — попросил я, — всё, что вы знаете про это семейство. И почему Бриклайты пытаются выжить вас. У них с вами личные счеты?
Она тяжело вздохнула:
— Разве у таких людей бывает что-то личное?
— Значит, экономика уже правит миром? И что им от вас надо?
Она развела руками в скорбном жесте.
— Им надо, чтобы я ушла отсюда. Чтобы продала им свою землю... с домом и садом и ушла. У нас не так, как у варваров, что в песках грабят караваны: на всё надо оформлять бумаги с юристом у нотариуса. Этот Вильд — юрист, он уже присылал мне составленные им бумаги. Я отказалась. А без моей подписи на бумагах они не могут завладеть этими землями.
Я отвел взгляд в сторону. Похоже, этот участок нужен Бриклайтам не так уж и позарез, иначе бы уже получили. Если не слишком брезговать методами, то такие бумаги уже заставили бы подписать.
— А что соседи? — спросил я. Она приподняла брови:
— Что соседи?
— А у них как?
Она кивнула:
— Да, я уже сама об этом подумала. Горсель, он самый крайний, продал землю Бриклайтам три месяца тому. Купил домик здесь же, в городе, и торгует какой-то мелочью. Аккелий, тоже сосед, продал два месяца назад и уехал, а Диодем, еще один, продал две недели тому. Говорят, перед этим был жестоко избит какими-то неизвестными. А мой сосед Жермидель, наши сады соприкасаются, хоть и говорит, что не продаст, но как-то проговорился в таверне, будто собирается переехать жить к дальней родне в другой город...
