Граф ответил тоже почтительным шепотом:
— Мой дед, сэр Гаррет.
Челюсть моя отвисла, этот гигант выглядит больше похожим на внука графа Дюренгарда. Я медленно и в самом деле с полнейшим почтением поклонился, а сэр Гаррет сделал величественный жест.
— К столу, дорогой граф!.. Нам уже рассказали, что вы путешествуете в духе славных старых рыцарских традиций, не обременяя себя толпами слуг...
— Да, — пробормотал я, — не обременяю.
— Это ваша собачка?.. Гм, то-то все мои затихли и попрятались. Это в самом деле та, кого она мне напоминает?
Я учтиво поклонился:
— Для меня лично это милый послушный песик.
— Вы... издалека, граф?
— С далекого Севера, — ответил я.
За столом ахнули, сэр Гаррет довольно прорычал:
— Тогда эта та собачка, та... Вдвойне рад вас приветствовать, граф.
Меня усадили между графом и его женой, я не понял прикола, но, видимо, это особая честь, если не для того, чтобы подловить на чем-нибудь.
Сэр Гаррет посматривал на меня с интересом.
— Кого-то вы мне напоминаете...
— Только не при дамах! — сказал я испуганно. Он благодушно улыбнулся, кивнул:
— Да, такое нельзя при дамах. Но даже если то были не вы, гм... всё равно вы из одного теста. Или из одного гнезда. Больно похожи... Кстати, управитель сказал, что у вас и лошадка из тех краев, что и собачка?
Я кивнул. Он довольно хохотнул:
— А эти... гм... возмущаются, что вы без толпы слуг! Эх, дикие люди... Не удивляйтесь, граф, я давно передал управление замком своему сыну, а потом и внуку. У меня дела поинтереснее... А им еще нравится это детство: турниры, охота, поединки...
Дюренгард прервал обиженно:
— Дедушка, это и есть рыцарская жизнь! Не обижай гостя, он сам рыцарь. А вам, сэр Ричард, в городе приходится пробавляться едой простолюдинов?
— Увы, — сказал я сокрушенно. — Едят себе сочных жареных кур или молодых откормленных кроликов... Им не понять, как можно с аппетитом есть жилистых куропаток или зайцев, где только кожа да кости, но если это убито вашей стрелой, разве обед не вкуснее?
Граф Дюренгард сказал довольно:
— Золотые слова!
Дедушка взглянул на меня с хитринкой в глазах. Управляющий, что застыл у дверей, распахнул обе створки и провозгласил:
— Граф Дюренгард и графиня Толедская приглашают за стол!
Дворяне, которые околачивались в большом зале, торопливо входили, на меня бросают злобные взгляды. Места расписаны заранее, иначе началась бы свалка за места поближе к хозяину.
Молитву прочли все или почти все, хотя многие и с показной небрежностью. Как я понял, в моду входит свободомыслие и отрицание моральных ценностей, слишком уж осточертели, а даже взрослым людям хочется ощутить себя хоть немного свиньями.
Я с тоской, стараясь не показывать виду, смотрел на стол. Вместо низменных жареных кур и каплунов, гусей и телятины, на стол подали только «благородное»: зайцев, куропаток, а также белок и ежей. В большой тарелке с высокими краями на стол поставили вареных мидий, мощно приправленных уксусом, а также целый котел слизняков, как здесь называют улиток.
Едва мы начали расправляться с первой переменой, в комнату заглянул повар, а через пару минут вошла целая череда слуг, у каждого в руках широченный поднос, на котором жареные гуси, утки, перепела, а самое главное — цапли, ну убейте меня, не понимаю, почему они считаются великолепной дичью.
Я в удивлении оглянулся на графа:
— Вы уверены, что все это съедите? — Он отмахнулся:
— Вот видите, как среди простолюдинов быстро теряется дух рыцарства! Что не съедим, возьмут слуги. Мы, можно сказать, питаемся с одного стола.
— Раздельное питание, — определил я, — понятно.
— Раздельное? — переспросил он.
— Ну это так называется, — объяснил я. — Сожрать всё, пока другие не подошли. Или вот так, более гуманно... Не обращайте внимания, это моя собачка косточки грызет. Правда, если ей не бросать их, то ножки стола перекусит от нетерпения...
Жена графа тут же оторвала гусиную ногу и сунула под стол. Я улыбнулся как можно более дружелюбно и беспечно:
— Кстати, я хотел бы поговорить о тревожном положении в городе. Вообще-то это ваш город!
Дюренгард покачал головой, в глазах укоризна:
— Как вы можете о делах, еще не пробовав нашей печеной рыбы?
— Морская? — спросил я скептически. Он посмотрел с уважением.
— А вы, похоже, знаете толк... Нет, из дальних горных озер. В морской воде рыба становится жесткой.
Он перекрестил грудь в дорогом сукне мелкими крестиками, словно отгонял муху. Сэр Гаррет и молчаливый юноша перекрестились размашисто и напоказ, широко и с фанатично-строгими лицами, будто в самом деле в этот момент думают о Высоком... хотя кто знает, кто знает, не всегда же мы свиньи. Графиня даже не вспомнила о таком ритуале, наклонилась к блюду и брезгливо трогала кончиком ножа запеченную рыбу. Граф поинтересовался с ноткой иронии:
— Как полагаете, есть можно?
— Можно, — сказала она.
Я видел как на меня поглядывают, нагнул голову и, сделав вид, что полностью занят едой, сосредоточился, заглушил, а потом и вовсе отсек все шумы справа и слева, оставив узкий коридор, в конце которого шепчутся карбонариями. Постепенно шепот стал различим, я услышал:
— ...собираетесь заняться шелком...
— Нет, мне проще...
— ...А как же караван с солью...
— Нет, торговать солью — это неблагородно...
— А шелком?
— Шелк только для благородных, а соль жрут все...
— Но на соли можно сколотить состояние...
— Да? Расскажите подробнее...
Я ощутил разочарование, как-то подспудно хотелось, чтобы все говорили только обо мне, а у них, гадов, оказывается, есть и свои интересы и заботы. Со спины на плечо опустилась ладонь, оглушающе громовой голос едва не разломил череп:
— О чем задумались, благородный сэр Ричард?
Я едва не подскочил, сердце заколотилось, а этот огр в доспехах осторожно опустился в кресло, в глазах сочувствие, вон как я глубоко ушел в свои благочестивые мысли, забыл, что на пиру, а не в уединенной келье монастыря, где благородные рыцари проводят ночь перед дальними походами во славу церкви и короля.
— О славе рыцарства, — ответил я. — О его доблести, чести, благородстве...
— Хорошо, хорошо, — прогудел сэр Гаррет. — Я вижу возвращение былой славы, если и столь юные рыцари думают о подвигах, а не о наживе... а то сейчас как чума какая-то...
