Туча, погрохотав, поплыла дальше, но со светлеющего неба посыпался мелкий дождик. Небо затянуло плотными серыми облаками, и дождь даже не дождь, а что-то непотребное, непристойное, как уродец в строю кремлевских курсантов.
Домик Денифеля расположился в прекрасном месте: на вершине холма, отсюда хорошо видно всё внизу, никто не подойдет незамеченным.
Мы приближаемся открыто, неспешно, я задействовал все чувства, смотрел так и эдак, но дом как нормальный дом, ничего особенного даже в плане архитектуры, и уж тем более не чувствую присутствия черной магии. Решившись, оставил Зайчика во дворе, тот сразу же направился к колоде с водой и принялся пить, фыркая и брезгливо кривя губы, как заправский конь, а я поднялся на крыльцо.
На стук никто не ответил, потом послышались шаги, дверь распахнулась. Мужчина стоял на пороге, загораживая проем.
— А коня? — спросил он. — Поставь хотя бы под крышу.
Я удивился.
— Под крышу? Что же это за конь, которому нужна крыша? Это уже корова какая-то... Или хочешь сказать, что я приехал на корове?
Он пробормотал торопливо:
— Да нет, ваша милость...
— А что ты хотел сказать?
— Да я так, забочусь...
Я сказал в пространство:
— Что за странные люди здесь: коней — под крышу... — И прошел в дом, мужчина едва успел отпрыгнуть.
В большой комнате за столом четверо мужчин, по виду — разбойники. Только они навешивают на себя столько кинжалов и коротких мечей. Это не просто мужская страсть к оружию, а суровая необходимость.
Еще один спит на куче тряпья в углу комнаты. Все, кроме спящего, уставились на меня в великом изумлении. От печи обернулась женщина. Немолодая, с расплывающейся фигурой, но с милым приветливым лицом.
— Заблудился, — объяснил я неуклюже. Женщина мягко улыбнулась.
— Вам только дорогу спросить... или перекусите малость?
Я ответил мирно:
— А можно и то и другое?
— Можно, — ответила она. Бросила быстрый взгляд на мужчин. — Мясо, правда, холодное, но если хотите быстро...
— Хочу, — ответил я. — А чай, если можно, горячий?
— Можно, — снова ответила она с легкой улыбкой, но на мужчин взглянула несколько опасливо. — Сейчас поставлю.
В доме я чувствовал опасность, но сколько ни стараюсь смотреть по сторонам и тепловым зрением, и запаховым, и даже пробовал попрекогнить — ничего угрожающего. В то же время волосы на затылке шевелятся, а по спине предостерегающий холод, словно позвоночник чувствует, как сзади заходят с обнаженным ножом. Вообще-то лучше всего убраться отсюда, но это будет значить только, что я уже понял, кто они. Кто же в такую погоду выйдет из дому, да еще на ночь глядя?
Они посматривали на меня, как собаки на беспечного котенка, что вошел на их территорию. Старший сказал с интересом:
— Меня зовут Денифель, это вот Суасс, а эти двое — Меккана и Де Леже. На Дюпона не обращайте внимания: молод, хватил вина, как взрослый, теперь спит.
— Де Леже? — переспросил я и внимательно всмотрелся в четвертого. — Благородный?
Денифель широко заулыбался:
— Он так говорит.
— А на самом деле?
— А нам какое дело, — сказал Денифель, — насколько он благородный... В наших краях оценивают не по родословной, ваша милость. Не опасно разъезжать по ночам?
Я нахмурился:
— Мне?
— Вообще, — ответил Денифель с ухмылкой. — Время неспокойное.
— Оно всегда неспокойное, — сказал я холодно. — Так что же, и не жить, всё дожидаться спокойного?
Денифель хохотнул:
— Верно. Жизнь коротка. Надо всё успеть, всё схватить, всех подмять...
Я поинтересовался:
— Коротка? Разве она не продолжается в благодати Господней? Есть же рай для хороших, ад — для нехороших...
Они переглянулись, я думал, что вопрос поставит их в тупик, хоть кто-то да задумается, однако Денифель беспечно отмахнулся:
— Поповские сказки для старушек.
— И детишек, — добавил тот, которого Денифель назвал Суассом.
— И детишек, — согласился Денифель. — А мы знаем, что Господь создал этот мир для сильных и дал им свободу воли. Это значит, что мы вольны делать всё и что у нас свобода от всего.
Ишь ты, мелькнула мысль, бандит, а как рассуждает. Наверное, успел даже чему-то поучиться, но только дальше первой главы не прошел, а там после декларации свободы воли идет про ответственность. Вот этого и не прочел, не прочел...
Третий, который Меккана, присматривался ко мне, наконец зевнул, как-то слишком нарочито, сказал с деланым равнодушием:
— Ваша милость, а вы не тот ли Ричард Длинные Руки... за поимку которого городской совет объявил награду?
Я нахмурился, это в самом дел новость, зыркнул по сторонам.
— В самом деле? И велика ли награда?
— Десять золотых монет, — сообщил Меккана.
За столом ахнули, я так и не врубился, то ли прикидываются, то ли для них тоже новость. Деньги просто громадные, будто ловят сбежавшего с королевской казной казначея.
— А чем же, — поинтересовался я, — он насолил городскому совету?
Меккана пожал плечами.
— А нам откуда знать? Городской совет знает, что делает.
— То есть всегда прав?
Он прямо посмотрел мне в глаза.
— Да, ваша милость. Наш город под управлением этого совета стал самым богатым. Все соседние города завидуют, строят козни.
— Об этом я уже наслышан, — согласился я. — Это говорит о коммерческой хватке членов городского совета. Но ни о чем более... И что, надо поймать и привести прямо в совет?
Он ухмыльнулся:
— Зачем в совет? Там под ним есть просторная тюрьма. И такая, что не выберешься.
Де Леже добавил осторожно:
— Насколько я помню, в таких случаях формулировка бывает: живым или мертвым. А разница в оплате не так уж и велика.
— Всё понятно, — ответил я. — Рад, что вы все приличные люди, это написано на ваших лицах, и не позарились на такое бесстыдное предложение. Думаю, это какая-то ошибка. Я ни с кем из совета не ссорился, я их даже не знаю...
Денифель ухмыльнулся:
— Да? А Бриклайт? — Я удивился:
— А он что, тоже в совете?
Они переглядывались, усмехались, наконец Денифель сообщил тоном полнейшего превосходства:
— Господин Бриклайт и есть настоящий глава городского совета. Дедрино слишком увяз в пьянстве. Говорят, сам Бриклайт и приучил его к бутылке, но это всё вранье, господин Дедрино и раньше пил. Так что всё делается по указке господина Бриклайта. А вы, ваша милость, повздорили с ним в первый же день...
