Они улыбались, у всех свое восприятие времени. Кому-то покажется, что двигаюсь чересчур быстро.
Бобик сидит на заднице, как министр в ложе на премьере «Псковитянки» и заинтересованно наблюдает, как двое покалеченных с тихим воем отползают от Зайчика. За обоими тянется широкий кровавый след. Народ переговаривается, слышатся смешки.
Я раздвинул толпу, Зайчик приветственно заржал. Я погладил его по носу, приготовился запрыгнуть, сзади кто-то крикнул:
— Ваша милость, это ваш конь?
— Ты же видишь, — ответил я и прыгнул в седло. За спиной захохотали, кто-то сказал громко:
— Эти двое тоже говорили, что это ихний. А он одному плечо вырвал, другому ноги перебил...
Я сказал Бобику с укоризной:
— А ты не мог отогнать заранее? Преступления нужно предотвращать, как говорят правозащитники, а не калечить тех, кто совершил по некоему затмению... как скажут психиатры. А то все друг друга перебьют.
Он хитро оскалился, забегал то справа, то слева. Зайчик тоже скалил огромные зубы, как сговорились. Зайчик подпрыгивал, как-то ухитрялся даже звучно хлопать ушами, хотя вроде бы они стоят торчком, но всё равно, несмотря на все попытки меня развеселить, я чувствовал себя хреново, будто помахали перед мордой морковкой и тут же спрятали.
Хотя, конечно, это сам охамел, пора бы забыть о временах, когда купил билет и сразу отплыл, поехал или улетел. Здесь всё совершается неторопливо, обстоятельно. Даже покрой одежды не меняется столетиями, я имею в виду женской одежды, что вообще невероятно.
Мальчишки всюду глазели на моего огромного коня и на Бобика. Самые смелые ухитрялись притронуться к его блестящему крупу.
Я поинтересовался медленно:
— А скажите, всезнающие... где здесь гостиница, чтобы остановился доблестнейший из рыцарей, увенчанный и осиянный... это я о себе, как вы уже поняли?
Они захихикали, откликаясь на шутливый тон, один сказал торопливо, стараясь опередить менее расторопных:
— Прямо и на следующем повороте через два квартала постоялый двор дядюшки Коркеля!.. У него самая лучшая...
Второй выкрикнул:
— Нет, лучше у господина Цорюрга!
— У хозяина Грабеуса, — крикнул третий. — У него сам король останавливался!
— Это было сто лет назад, — возразил первый, — тогда дядюшки Коркеля еще не было!
— Ну и что?
— А то!
С этим словами он заехал дружку в ухо. Завязалась драка, я поехал, бросив им серебряную монету. Драка вспыхнула еще яростнее, я ведь не сказал, кого одарил так щедро.
Глава 6
Гостиница дядюшки Коркеля выглядит добротной и просторной, но все они построены так одинаково, как будто у всех единый обязательный для всех поэтажный план. Я уже привычно бросил повод мальчишке во дворе, а хозяину велел показать свободные номера.
Он поморщился, когда прежде меня в комнату вошел Бобик и хозяйски осмотрелся, но смолчал. Всё-таки собаки не воруют простыни, не бьют посуду и не будят среди ночи других жильцов пьяными драками или веселыми песнями. Вообще-то это Бобику он должен был предоставить лучшие номера, а мне лишь в том случае, если за мое поведение поручится Бобик.
— Терпимо, — провозгласил я. — Изволю взять этот номер.
— На какой срок? — спросил хозяин.
— На десять дней, — ответил я.
— Это хорошо, — сказал хозяин. — Хорошо, когда благородные постояльцы... да. И не на день-два. Чем платить будете, ваша милость?
— Чем скажешь, — ответил я беспечно, — хоть серебром, хоть золотом.
Он окинул взглядом мою потрепанную одежду, покосился на Бобика, что лег посреди комнаты и высунул язык.
— Конь у вас знатный, ваша милость... И собачка еще та... боюсь и подумать, кого она мне напоминает. Но у нас правило, денежки вперед...
— Тю на тебя! — удивился я. — А вдруг твоя гостиница сегодня сгорит, и все мои деньги пропадут?
Он вздрогнул, перекрестился:
— Господи, такие страсти на ночь!.. С чего ей гореть, год назад прогнали последнего огневика. А с огнем у нас строго. Но с другой стороны, откуда мне знать, что вы не изволите тайно удалиться через три дня, забыв в благородной рассеянности заплатить? Для вас это пустяк, а для меня — убыток!
Я провозгласил надменно:
— Я заплачу. Порукой — мое слово! — Он помялся, возразил нерешительно:
— Но, ваша милость, вас никто не знает...
Я вытащил из мешка щит, хозяин терпеливо смотрел, как я примостил его возле постели, а у изголовья поставил меч.
— Видишь?
— Вижу, — ответил он с почтительным поклоном. — Красивый щит. И очень мудрая, так сказать, простите, отважная символика. Эти орлы, львы в гербе...
— Ты не на гербарий смотри, — прервал я. — Это рыцарский щит! А слово рыцаря разве не крепче стали? Если я нарушу слово, разве не буду покрыть бесчестьем?
Он вздохнул, развел руками:
— Ваша милость, мы живем в другом мире. У нас говорят: стыд глаза не выест, а брань на вороте не виснет. Потому у нас обязательны расписки, договора... И чтоб всё было расписано до мелочи! А то вдруг не так можно истолковать... ну, чтобы деньги не отдать или не расплатиться вовремя. А то и вовсе... Словом, расписочка-то нужна, у нас без этого никак...
Я покачал головой:
— Вот так бежишь из коммерческого мира в рыцарский, а тот настигает... Ладно, сколько с меня? На, держи. А этот золотой сверху, чтобы за конем следили и даже баловали. У него бывают причуды, но это же благородный конь, а какой благородный человек без причуд? Конь — тоже человек. Зато никаких драк с посетителями, не орет похабные песни, не поджигает гостиницу... Как и Пес. Только и надо, что хороший овес и душистое сено, перемешанное с гвоздями, старыми подковами и разным железным хламом. Словом, философ.
Он вскинул брови, долго всматривался в меня:
— Э-э... Гвозди и подковы — это и есть причуды?
— Да, — ответил я. — А так он смирный. Даже вина ему не обязательно таскать. И девок в стойло можно не водить.
Он почесал в затылке:
— Ну, поломанных и стертых подков у нас полно. Если это всё, то ваш конь будет доволен.
Вот оно, будущее этого мира, мелькнула мысль. Если для рыцаря культом является верность сюзерену, честь и доблесть, то для этого будущего олигарха главное — культ наживы и набитого кошелька.
Кланяется почтительно, но улавливаю в его манерах ту будущую вольность, что зреет и проявится очень скоро. Лет через двести-триста, если по всему обществу, но ростки вот они, здесь. Смотрит этот росток будущего устройства общества на меня с затаенной усмешкой и презрением к моим рыцарским идеалам. Уж он-то знает, что всё покупается и продается, что люди чести — дураки, что если можно украсть и не попасться, то украсть нужно обязательно, главное — результат!
