– Почему?
Куцый не ответил.
– Рассказывай, мне это важно.
– Стали пропадать люди, – сказал Куцый. – Разные. Найти не могли. Нет, сначала стали пропадать животные, но на это внимания никто не обратил. А потом люди. Трое. Я думаю, что Клара с самого начала знала, кто в этом виновен. Но не могла ничего поделать, она ведь к ней так привязалась. К тому же Клара заболела. Очень сильно заболела. Смертельно. Мне кажется, тогда Клара и решилась…
Он замолчал, облизнулся и стал выкусывать между когтями блох. Блохи – бич диких собак.
– Ты себя помнишь? – спросил Куцый.
– Конечно.
– Нет, ранешнего… – перебил Куцый. – Не собакой?
Я не знал, как ответить. Что-то… Наверное, все-таки нет.
– Я помню, – сказал Куцый. – Я играл в шахматы и водил машину. Кажется.
Куцый опять замолчал.
– Это может быть обман, – возразил я. – Сны…
– Нет, я точно знаю. Я никогда не вижу себя псом во сне.
– Я тоже. Но это ничего не доказывает.
– Доказывает, – возразил Куцый. – Это как раз все доказывает – нельзя чувствовать себя тем, кем ты не был.
Возможно, он прав.
– У меня есть одна идея.
Куцый зевнул, зубы у него были желтые и гнилые, старый уже.
– Мне кажется, мы обрывки душ, – сказал Куцый. – Нас не взяли на небо, нас забыли здесь. Почему-то… Вместилища для нас тоже не нашлось – и вот мы в собаках сидим, и бродим, бродим туда-сюда, туда-сюда. Мне уже двадцать лет, собаки так долго не живут – а я еще хожу. Как?
– Не знаю… Какая, собственно, разница?
Я не собирался об этом думать. Кто мы… Мы есть, этого достаточно.
Куцый пожал плечами – это очень смешно, когда собака пожимает плечами.
– Ладно, – Куцый зевнул еще раз. – Какая разница, ты прав… Я расскажу тебе, чем все это закончилось. У нее не получилось. У Клары то есть. И ее нашли в гараже. Я не успел ей помочь, минут на пять опоздал. Встретился только с этой… Она быстрая…
– У тебя есть доказательства? – глупо спросил я.
– А тебе нужны доказательства? – усмехнулся Куцый.
Я не ответил.
– Мое доказательство всегда со мной.
Куцый тряхнул челкой. Правого глаза у него не было. Дыра вместо правого глаза. Затянутая розовой пленкой.
– Мало? – спросил он. – Тогда пойдем, покажу еще.
Куцый указал головой направление. Прошли шагов пятьсот. Помойка кончилась, и мы оказались уже в самом настоящем сосновом лесу, деревья, мох, паутина. Куцый бежал уверенно, ориентируясь по только ему известным приметам. Остановился он резко. Поглядел по сторонам, послушал воздух, затем сел на мох.
– И что? – спросил я.
– Смотри.
Куцый сдвинул зубами в сторону пласт мха. Под мхом открылся чистый желтый песок, на нем лежала странная вещь. Две челюсти, судя по размерам, собачьи. Челюсти были связаны черными веревочками и образовывали кольцо. По бокам этого кольца были привязаны вороньи перья и засохшие кусочки мяса.
– Что это? – спросил я.
– Это смерть, – ответил Куцый. – Самая настоящая смерть.
Я хотел было вытянуть эту штуку наружу, но Куцый крикнул:
– Не смей! Его нельзя трогать. Лучше не трогать… Тот, кто его трогает…
Куцый замолчал.
Теперь уже я пожал плечами. Предмет выглядел омерзительно, но никак не угрожающе.
– Это ловец снов, – пояснил Куцый. – Но необычный. Обычный ловец плетут из волос хвоста белой кобылицы и перьев от галки. А этот сделан из челюстей, вороньих перьев и лягушачьих языков. Он притягивает кошмары и сводит людей с ума. Они начинают делать то, что хочет оно. Это… Что-то вроде метки. Оно так метит территорию, распространяет над ней свою силу. Я нашел его в гараже, он был спрятан под ящиком с инструментами. Только слишком поздно нашел, у Клары уже развивалась болезнь… Это… существо. Люди становятся его рабами и видят лишь то, что они хотят… У вас дома есть ребенок? – спросил вдруг Куцый.
Я почувствовал, как шевельнулась шерсть на затылке.
– Значит, есть, – поморщился Куцый. – Она… она уже похожа?
Теперь шерсть поднялась почти дыбом, я почувствовал, как по хребту прошла волна.
– Значит, похожа.
Куцый замолчал. В деревьях зашумел ветер, и я вздрогнул от неожиданности.
Куцый накрыл ловца снов мхом.
– Почему ты его не выкинешь? – спросил я. – Или не сожжешь?
– Сейчас он безвреден, – Куцый прижал мох лапами, и теперь никто не смог бы обнаружить эту дрянь. – Он опасен только тогда, когда рядом есть хозяин. А так просто плетеная дрянь. Ты у себя такого не видел?
– Нет, – ответил я. – Хотя я и не искал…
– Поищи. – Куцый сидел на мху. – Поищи, пока не поздно.
Куцый встал и направился к своей помойке. Я за ним.
– А людей нашли? – спросил я. – Тех, которые пропали?
Спросил, хотя и предвидел, какой будет ответ.
– Частично, – ответил Куцый уклончиво. – Сам понимаешь, ей нужен… более мощный ловец… Кошки для этого не очень подходят… Настоящего черного ловца можно сделать… ну, сам понимаешь…
– Понимаю.
Мне не хотелось вдаваться в подробности. Когда мы вернулись на свалку, я спросил:
– Так она лесное дитя?
– Не знаю. Наверное… Такие вещи случаются. Разное случается в жаркие годы. Ты про вендиго когда-нибудь слыхал?
– Нет, – ответил я.
– Это тоже очень старая легенда, сейчас ее мало кто и знает. Потому что сейчас почти не осталось лесов. А когда леса были, про вендиго знали все. Вендиго – это пожиратель лосей. Внешне он очень похож на человека, его почти нельзя опознать с первого взгляда. Вендиго появляется в лесу самым жарким летом и пожирает всех лосей. Он очень, очень сильный, он разрывает лосей на части. Затем он поедает всех медведей, затем всех волков, а затем и других зверей, помельче – это как чума, уничтожающая все. А когда ему больше нечего уже есть, вендиго переключается на людей. Человек идет в лес и в самой чащобе встречает ребенка. В густой траве, или под кустами, или у ручьев, на мшистых берегах. Вполне себе человеческое дитя, красивое и улыбчивое. Человеку жалко, и он берет дитя и приносит к себе домой. И дитя начинает расти.
– Они что, не видели…
Куцый помотал головой.
– Родители никогда не замечали худого, и наоборот, даже радовались, что найденыш так похож на их собственных детей. Он рос, и иногда родители их уже путали – своего и чужого. А потом с настоящими детьми случались неприятности. Несчастия приключались, болезни, и все это продолжалось, пока дети не умирали, или не исчезали, или не сбегали из дома. А родители уже и не помнили ничего, ни что у них были свои дети, ни что с ними случилось, родителям все равно было. И лесное дитя оставалось в этом доме одно. Впрочем, взрослые тоже рядом с ним не уживались – потому что нельзя с таким жить под одной крышей, человек не может. Все заканчивалось плохо. И тогда лесное дитя отправлялось искать себе других родителей. И так из века в век, становясь все сильнее и не взрослея, и ничуть, ничуть не старея.
