Они смотрели с сочувствием, как на калеку, да я и сам иногда себя им чувствую. Любой человек стремится быть всесторонне развитым, то есть делать и подлянки ближним. Тем более дальним. А когда обязываешься быть только хорошим, то вроде бы неполноценный какой-то. Будто идешь по жизни со связанными руками.
Из здания вышла леди Беатрисса, я надеялся, что отправится либо цветочки сажать, либо проверять завоз зерна, но она обратила взор в нашу сторону. Все мы поняли, что надо делать, Саксон вздохнул сочувствующе, а сэр Растер, напротив, сказал с завистью в голосе:
— Граф Росчертский и граф Глицин все сшибали по дороге, когда бросались вот по такому взгляду…
— Спасибо, — сказал я, — утешили.
Я издали улыбнулся леди Беатриссе и пошел к ней, бодро выпятив грудь, напоминая себе, что настоящий мужчина хочет все, а настоящая женщина не знает, чего хочет. Похоже, мы оба ненастоящие: «все» мне и на фиг не нужно, зато леди Беатрисса четко знает, что нужно именно ей, все изложила в брачном договоре.
— В новый поход, сэр Ричард? — спросила она тихо.
Я смотрел в ее переносицу, стараясь не видеть огромных фиолетовых глаз, ее высоких скул, ее созданных для жарких поцелуев губ.
— Пустяки, — ответил я легко. — Отлучусь на день-два. Что-то непонятное с сэром Тиролом. Вроде он мой… ваш вассал, но присягу не приносит. В то же время его не называют в числе моих врагов. Поеду спрошу по-соседски.
— По-соседски?
— Ну да, без войска. Она сказала с тревогой:
— Вы не должны ехать один!
— И хотел бы, — заверил я, — да не сумею. Сэр Растер сочтет кровным оскорблением.
Она робко улыбнулась, но улыбка тут же угасла, в глазах боль и тоска, а когда она заговорила, голос подозрительно дрогнул:
— Сэр Ричард… откуда вы такой на нашу голову?
— Издалека, — ответил я туповато. — С Севера. Она вздохнула, в глазах подозрительно заблестело.
— А что там? — спросила она тихо. — Очень холодно?
— Зимой да, — ответил я.
Леди Беатрисса подошла ближе, запрокидывая лицо. Ее ведет некая сила, переломив волю. Я смотрел на застывшее лицо и ощутил, как и моя гранитная стойкость крошится, словно камень под стальным катком камнедробилки.
— А летом? — шепнула она.
Ее губы на глазах вздувались, краснели, становились лакомыми, как созревшие черешни.
— Летом, — ответил я хриплым голосом, делая титаническое усилие, чтобы не ухватить ее за плечи, не прижать, не впиться поцелуем в уже подставленные губы, — летом там есть то, чего в этих широтах нет и быть не может… Белые ночи!
— А что это?
Я неотрывно смотрел на ее широко распахнутые глаза, на полураскрытый в ожидании моих губ нежный рот, зажал себя в рыцарской булатной рукавице и ответил мужественным голосом идиота:
— Это когда дамы приглашают рыцарей на ночь.
Ее взгляд так долго не желал из нежного становиться холодным, что я уже забеспокоился, наконец она произнесла слабо:
— Странные у вас… обычаи.
Умный мужчина старается не давать женщине поводов для обид, но умной женщине, для того чтобы обидеться, поводы и не нужны. Однако есть женщины, которые не обижаются, даже когда стараешься их обидеть. В порядке самозащиты. Они слишком хорошо нас понимают, перед такими чувствуешь себя голым. Добро бы в спальне, а то на улице.
Мы одновременно сделали по крохотному шажку назад. По большому нельзя, слишком, а вот так именно то, что допустимо в такой крайне деликатной ситуации. Оба все поняли, оба преисполнились благодарности друг к другу за понимание и желание удержаться на краю пропасти.
Она опустила голову и вернулась в донжон. Массивные двери за нею закрылись с сухим щелчком, и я понял с внезапным холодком, что они отрезали ее от меня навсегда.
Сделать женщину счастливой, мелькнула горькая мысль, очень легко. Только дорого. В смысле, одними деньгами не отделаешься, а я как раз не готов жертвовать чем-то большим, подобно киплинговскому дураку.
И она не готова жертвовать смыслом своей жизни быть настоящей хозяйкой этих земель. Несмотря на свою хрупкость — сильная женщина, поистине с железной волей и железным характером, что время от времени дает трещину… ну да, я же неотразим, но если воспользоваться ее слабостью… и дать волю своей, то леди Беатрисса возненавидит и себя за эту слабость, и меня, что подчинил ее своей воле.
Нет, железно: у нее свои дела, у меня — свои. Любовь — великая вещь, но только для простолюдинов она все на свете… Нет, простолюдины и до любви не поднимаются, у них только секс, любовь — это уже этажом повыше, это привилегия среднего сословия, привилегия рыцарства…
…Но я, мать вашу, паладин! А у паладина дело всегда выше любви, даже самой страстной и безумной. Овладеть и швырять, как щепку в море, любовь может только недостаточно сильного человека.
Леди Беатрисса — сильный волевой человек. А я, надеюсь, тоже. Нужно только помочь один другому удержаться от этой низменной… ну ладно, одухотворенной тяги друг к другу.
Отныне я ни во что не вмешиваюсь, что бы она ни затеяла, а у нее, надеюсь, хватит благоразумия, чтобы не вмешиваться в мои дела.
ГЛАВА 13
Грохот копыт постепенно утих. Это из ворот мы вырвались красиво и грозно, а дальше кони перешли на экономный шаг. Чуть отстав на шажок, по бокам едут, покачивая перьями на шлемах, бравые и отважные Растер и Митчелл, руки на рукоятях мечей, глаза ищут, с кем бы подраться.
Барон Альбрехт провожал нас, стоя наверху стены. Я чувствовал, что не столько смотрит нам вслед, сколько озирает окрестности и уже прикидывает, что где разместить, дабы повысить рентабельность этой земли. А потом, если получится, опыт перенести и на всю Армландию.
У него самого, как сообщил Митчелл ехидно, земли совсем мало, а расшириться не удастся: соседи могущественные, сотрут в порошок.
Сэр Растер, как всеповидавший Гильгамеш, громогласно предупреждал, что вон там опасная круча, там прямо из стены высовывается рука и хватает все живое, что крупнее барана, вот там колючие кусты, что совсем не кусты, так как с началом засухи откочевывают севернее, а во-о-о-он там виднеются камыши, оттуда начинается болото и тянется на пару миль…
— Ну, — сказал Митчелл недовольно, — болото-то хоть обычное?
— Болото обычное, — заверил сэр Растер, — а вот жабы…
— А что за жабы?
— Крупноваты, — сообщил он. Видя наши непроницаемые лица, добавил: — Самые мелкие побольше рыбацкой лодки, а крупные так и вовсе с корабль… Когда у них свадьба, то сплетаются в такие клубки, что выше деревьев. А уж стонут и кряхтят так, что в окрестных деревнях у коров пропадает молоко…
Я вспомнил тех болотных гадов, что брачными играми ввергли леди Беатриссу в смущение, удивился:
