А дальше случилось то, чего Кульков ожидал меньше всего: Сан Саныч с мгновенным восторгом почувствовал, как шершавый и очень горячий язык журналистки скользнул между его зубами и забегал по альвиолам, затыкался, как слепой щенок, в небо, заиграл с его языком; губы Ипатьевой, словно присоска, легли на рот Кулькова, парализовав его, тем самым лишив Сан Саныча всякой возможности не то, чтобы говорить и как-то комментировать происходящее, а даже мыслить…
Когда Ипатьева отстранилась, также быстро и неожиданно, как и припала к нему своими скользкими до неприличия (но от этого — еще больше возбуждающими) губами; Кульков понял, что продолжалось это безумие секунды две, не более. Ни у кого из сидевших за столом не успели еще измениться ни поза, ни выражение лица.
Кульков быстро обвел окружающих взглядом… Кажется, ни Комаров, ни до сих пор остающийся анонимным «курьер», ни телохранители, которых Геннадий демократично усадил за стол вместе с хозяевами, не обратили на слишком уж откровенный брудершафт никакого внимания.
«И хорошо… — подумал Сан Саныч, ерзая на стуле и стараясь принять ту самую позу, которая позволяла бы наиболее плотно прижать свою ногу к колену журналистки. — И славно! Незачем им все это наблюдать. Неизвестно еще, как все сегодня повернется».
Сан Саныч лукавил. Он уже решил для себя, как именно должно сегодня все «повернуться». И его захлестнуло нетерпение: он почти не слушал, что говорил Комаров, снова наполнивший рюмки и щедро плеснувший водки в фужер Кулькова, не разобрал имени-фамилии «курьера» (который наконец изволил представиться). Сан Саныч ждал только подходящего момента для того, чтобы утащить отсюда эту «отвязанную», как нынче принято говорить, журналистку и показать ей, что может сделать с настоящей русской бабой настоящий русский мужик.
Внезапно Сан Санычу показалось, что за столом сидят не пять человек, как было в начале пиршества, а гораздо больше — сделалось шумно, тесно. Кульков осознал, что пытается что-то говорить, но его никто не слушает. А еще он почувствовал, что потеет. Это было неприятной неожиданностью и никак не вязалось с теми действиями, которые он собирался предпринять через несколько минут. Или часов — в зависимости от того, как долго будет продолжаться застолье.
— Сан Саныч… (Кульков с трудом расслышал голос Комарова.)… Давайте за успешное начало нашей совместной деятельности. Надеюсь, она будет такой же плодотворной и в дальнейшем…
Кульков не понял, что имел в виду хозяин, но принял из его рук наполненный водкой фужер.
— Сан Саныч, может, вам отдохнуть? Проветриться? — Галина приникла к самому его уху и шептала про «проветриться» настолько заманчиво, что Кульков сбился, потерял начавшую было увязываться в единую нить мысль и беспомощно посмотрел на улыбавшегося во весь рот Комарова.
— Чего? А… Вы об этом. Ну да, сотрудничать мы будем… Конечно… Обязательно. Нам нужны молодые, здоровые, свежие кадры… Мы не можем оставаться партией пенсионеров…
Кульков понимал, что начал говорить лишнее, но никак не мог сосредоточиться и выйти на проторенную дорогу беспроигрышной и спасительной демагогии. На помощь ему пришел Комаров.
Гена быстро махнул свою рюмку, еще раз, и еще более обаятельно, улыбнулся («Какой симпатичный парень!» — отметил про себя Кульков) и сказал:
— Сан Саныч, я вижу, о делах сейчас говорить не стоит. Давайте просто отдыхать. Все-таки нервное напряжение у вас сегодня было изрядное. Нужно расслабиться. Может, в баньку? Я организую…
— В баньку? — Кульков покосился на Галину.
— О! Здорово! — воскликнула журналистка. — Я просто мечтаю об этом! Обожаю баню! Что — прямо сейчас? Можно? А где?
— Да тут, недалеко, — ответил Комаров. — Миша, распорядись… — кивнул он «курьеру». — На четверых.
«Курьер» вопросительно поднял брови.
— На пятерых. Хорошо. Уговорил, — поправился Кульков.
В ушах у Кулькова так шумело, когда он вставал со стула, и то, для того чтобы удержать равновесие, ему пришлось схватить Галину за плечо и слегка на него навалиться.
— Ну-ну-ну, — тихонько проворковала журналистка. — Еще не время…
После этих слов Кульков воспрял духом. К нему пришло то, что спортсмены называют «вторым дыханием»… Правда, состояние это длится недолго, и рассчитывать на него можно только на финишной прямой.
Кульков не считал себя наивным простаком: в опыте приема алкоголя у него не было недостатка.
«Только бы до бани продержаться! — лихорадочно размышлял он. — А в бане все придет в норму… Холодный душ, чаек, бассейн… Все будет нормально! Только бы продержаться».
К его радости, чтобы попасть в баню, не пришлось даже выходить на улицу… Вся компания вышла из зала и прошествовала по недлинному коридору. Комаров толкнул деревянную чистенькую дверь, и они оказались уже в предбаннике.
— Ну, — скомандовал Комаров. — Девочки — налево, мальчики — направо.
Кульков едва успел почувствовать легкое разочарование таким поворотом событий, как мгновенно понял, что это лишь пауза, для того чтобы спокойно раздеться и предстать друг перед другом уже во всей красе, не путаясь в неуклюже стаскиваемых трусах и не стягивая перед носом очаровательной девушки носки.
Что до девушек, то, откуда не возьмись, появились кроме Галины в предбаннике еще две, кажется сестрички-близняшки, по крайней мере, Кулькову показалось, что они обе совершенно на одно лицо — с короткими стрижечками, две худенькие брюнетки в одинаковых кожаных джинсах и белых свитерках. Исчезли они вместе с Галиной весело щебеча: вероятно, с журналисткой они уже были знакомы.
Когда Кульков разделся, «курьер» Миша быстро протянул ему пару хрустящих, благоухающих мятой простыней. И Сан Саныч, по мере возможности, задрапировал простыней свое отвисающее бледное брюшко, прикрыл свисающей полой (чуть более, чем хотелось бы) худые ноги. Он мельком глянул в зеркало — и остался очень собой доволен.
— Ну что, Сан Саныч?..
Бодрый голос Комарова, подобно Кулькову, замотанного в простыни и своим видом пробуждавшего у Сан Саныча смутные воспоминания об уроках истории в средней школе (патриции, пожар Рима, гуси какие-то…), вернул Сан Саныча к действительности.
— Не усугубить ли нам? — в руке Геннадия, словно из воздуха (по крайней мере, так показалось Кулькову), материализовалась очередная водочная бутылка. «Курьер» Миша услужливо протягивал рюмки.
— А? Сан Саныч? Нам предстоят великие бои. Смело в бой пойдем! Броня крепка и танки наши быстры…
— Я бы на вашем месте не иронизировал, — с неожиданной даже для самого себя строгостью и серьезностью ответствовал Кульков. — Прошу не…
— Нет, нет, на святыни мы посягать не станем, ни в коем разе, — развязно молвил Комаров. Мы так, по чуть-чуть… Но пять капель. А?
— Давай! — махнул рукой Кульков.
Первые выводы
— Ты что — так и не ложился?! — удивленно спросил Максимов, выйдя на кухню.
