Мы никогда не сможем обоснованно освободиться от своей архетипической основы, пока не приготовимся к тому, чтобы поплатиться за это неврозом, в той же мере, как не можем освободиться от своего тела и его органов, не совершив самоубийства
[68]
.
Мы отделились от своей отногенетической основы, и только терапия, трансцендентное переживание или случайно возникшие близкие отношения дают надежду на исцеление внутренней духовности. В моменты проявления спонтанности, быть может, во время танца, занятий спортом или избыточной спонтанности мы можем ненадолго снова ощутить связь с первозданной формой.
БОГ-РЕБЕНОК
Как основа будущности ребенок часто является предвестником всего нового, компенсацией односторонности прошлого. Подумаем о Моисее, который мог младенцем умереть в корзинке среди зарослей тростника, где его нашли, об Иисусе, избежавшем гибели при избиении младенцев, Гаутаме, презревшему роскошь и удовольствия в родительском дворце, и о многих других, имея в виду, что, приходя в этот мир, ребенок приносит с собой новый принцип управления, хотя и подвергается при этом угрозе, исходящей от старого и прошлого. Обрекая себя на мученичество или будучи превозносимым, он вместе с тем способствует формированию ценностей, которые будут наполнять культуру новым видением и укрепляющей энергией. Во многих сказках, мифах и религиях носителями отвергаемых обществом коллективных ценностей являются гномы, карлики, кабиры
[69]
или другие маленькие существа. Сначала их редко замечает коллективное Эго, но со временем оказывается, что они воплощают ценности, которые являются основополагающими для исцеления рода. Будучи меньше малого, они часто оказываются больше большого.
Бог-ребенок – это символ увеличения масштабности вследствие изменения системы ценностей. С точки зрения психодинамики рождение действительно происходит в бессознательном; его символами служат мрак, пещера, ясли
[70]
. Холистический мотив Самости через воздействие трансцендентной функции привносит на порог сознания новые ценности. Они могут появиться в образе ребенка в наших сновидениях; во внезапном возвращении к нашему брошенному ребенку или же при встрече с реальным ребенком на нас могут нахлынуть воспоминания о формирующем ребенке, ребенке-форме. Тем не менее в столь хрупком сосуде, каким является ребенок, содержится будущее целого рода.
И наоборот, в своей книге «Ребенок Кали» Джеффри Крипал
[71]
прослеживает переживания имагинального видения Рама-кришны
[72]
в XIX веке вплоть до видения пустоты. Рамакришна видит Кали, богиню смерти, мертвых и прошлого (Goddess of Death and Passing Things), которая поднимается из вод и рождает ребенка, а затем поедает его. То, что вселяет ужас в Эго, более масштабное сознание впоследствии осознает как «преходящий момент на гребне мистической опустошенности», откуда следует вывод, что «все является пустотой»
[73]
.
В момент умирания Рамакришна рисует в своем воображении всю Вселенную как формирующую и изменяющую форму энергию, в которой происходит то, что Эго могло бы назвать умиранием реальности, и остается лишь сама энергия, которая становится доступной через тантрическое возбуждение, а не посредством конвенциональных отправлений культа. (Таким образом, например, известная статуя Бернини
[74]
Терезы из Авилы
[75]
служит иллюстрацией этого оргиастического экстаза через coniunctio
[76]
с Божеством.)
В данном случае снова мотив ребенка открывает путь к возможности постижения более глубокого смысла, чем до сих пор. Если образ ребенка появляется в сновидении, он вполне может содержать возможности, которые существуют в психике, но при этом отрицаются или остаются бессознательными. Такое мнение о важности архетипа младенца свидетельствует о том, что зародыш целостности уже присутствует внутри психики, и, как обычный ребенок подчиняется генетической программе развития, так и психика раскрывает целостную личность через такие знаки и намеки, заложенные в будущности ребенка.
При этом, как мы уже видели, эта целостность так же связана со смертью, как и с развитием. Мы всего лишь единицы из тех Десятков Тысяч Умирающих, – факт, который отрицало бы Эго, и вместе с тем по иронии судьбы всевозможные формы отрицания являются prima facie
[77]
свидетельством сверхматериального характера психики. Будучи органом сознания, Эго ограничивается предписаниями, конечными числами и сокращающимся числом дней. Будучи органом души, психика содержит в себе абсолютно все: все и вместе с тем ничего, начало, конец и цель.
Младенец, в своем единстве и своем плюрализме, может в той же мере служить символом этого онтологического таинства, как и любой другой символ. Что касается младенца как символа плюрализма, то нам следует запомнить, что внутри нас существует не один ребенок, а множество, целый виртуальный детский сад различных энергий, программ и ценностей. Если они остаются недоступными сознанию, как часто и бывает, эти части психики реализуют замечательную способность к независимому самовыражению. По существу, в состоянии психологической диссоциации в целых областях личности может доминировать какой-то из таких «детей», что часто приводит человека в сильное смущение.
