Многие моряки нашли покой в этой темной морской пучине. Море кишит утонувшими в нем несостоявшимися героями. У каждого рыцаря, победившего дракона, есть девяносто девять несчастных предшественников, которым это не удалось. При этом оба пути, как вперед, так и назад, ведут к смерти. Путь назад – это смерть человеческих возможностей вследствие регрессии, которая иногда приводит к смерти человеческой личности, например в случае психоза.
Любопытно, что почти универсальное табу на инцест является невольным признанием этой опасности. С точки зрения психологии инцест означает соединение с подобным себе, а не оплодотворение новым. Точно так же, как это может оказаться бесплодным на генетическом уровне, отказ от увлеченности иным «другим» обязательно приводит к застою. Фундаментализм – это избегание иных ценностей, капитуляция перед страхом, а следовательно, он подпитывает сам себя, а потому является бессознательно инцестуозным. Такая замкнутость на себя может породить только чудовищ.
Огромный массовый интерес к педофилии в наше время слишком часто приводит к предостережению от воздержания, словно речь идет просто о проблеме выбора поведения. При всей гнусности насилия над ребенком подлинную дилемму нужно искать там, где зашло в тупик развитие либидо, в область раннего развития. У злоумышленника существует фиксация на инцестуозном цикле либидо, которую он использует в своих попытках воссоединиться с ранними аспектами своей истории. Тело и культура увлекли личность человека за рамки, которых достигло его развитие. Поскольку эта фиксация часто связана с какой-то ранней травмой, мы можем видеть, как трудно бывает человеку испытывать влечение к другому, более внутренне развитому человеку.
Такая же проблема может проявиться и в сексуальности взрослых, как утверждает выражение la petite mort
[116]
. Разумеется, стремление испытать «маленькую смерть» в объятиях возлюбленного (или возлюбленной) очень заманчиво и соблазнительно, но не соответствует более значительному обмену удовольствием и смыслом с автономным Другим, которого должна требовать от нас взрослая сексуальность. Точно так же широкая доступность порнографии, учитывая, что она распространяется по Интернету больше, чем все остальное, – по существу, представляет собой отказ от увлечения абстрактным Другим как равным себе. В конечном счете плейбой – это мальчик, а не взрослый. Если человек привязан к миру фантазии, то он все еще находится во власти материнского комплекса, независимо от своего пола и жизненной ситуации. Парадокс заключается в том, что фантазия – это компенсация задачи, не поставленной перед ним сознательной жизнью и, больше того, она дает возможность человеку еще дальше убегать от этой жизни.
Если говорить более абстрактно, то способность вступать в отношения с Другим обогащает человека не только интеллектуально, но и концептуально. Этноцентризм, который присутствует во всех культурах, является такой же разновидностью инцеста, как и фундаментализм. Это избегание диалектики, которую привносят «другие», и регрессия к уже известному. Такая двойственность желания присутствует во всех человеческих отношениях, как индивидуальных, так и коллективных, и на всех стадиях нашей жизни. Читателю может показаться странным то, что мы рассматриваем эти вопросы в качестве контекстуальной размерности архетипа героя, однако они представляют собой ту область, в которой призыв к личностному росту, требование преодолеть регрессивные силы бессознательного встречаются практически ежедневно.
Тем не менее путь вперед тоже неминуемо приводит к смерти, к тому, чтобы пожертвовать старым Эго, чтобы открыть для себя возможность увеличения масштабности. Как омар ежегодно разрывает свой панцирь и покидает его уютное убежище ради того, чтобы создать более просторный, так и нам периодически нужна смерть и соответствующий рост. Насколько уязвимым становится омар в период, когда он избавился от одного панциря и не вырастил другой, настолько же уязвимыми становимся мы в промежутке между мифологическими идентичностями. Зачастую основная задача психотерапии или лучшего друга заключается в том, чтобы в этот «смутный», промежуточный период времени совместными силами соединять фрагменты старого мифа, пока не сформируется новый.
Человек или культура, оказавшиеся в промежутке между мифами, подвергаются опасности, но только в этом случае ими должны управлять природа, божество или душа. Испытывая чувство покинутости и дезориентации в жизни, одна женщина мне сказала: «До этого я никак не могла понять смысл воскресения. Теперь я понимаю: чтобы вернуться к самой себе, мне нужно умереть. Я так свыклась со своим браком, со своей ролью матери и спокойной жизнью, что не осознавала того, что я еще не пришла к себе».
Такой человек не выбирает смерть. В ней умирал ее прежний миф. Переход в потусторонний мир определяют боги, судьба и Самость; вместе с тем такая личность получает благословение в виде переживания, в процессе которого она получает новое ощущение самости, новую мифологию. Это окончание истории об Ионе. Такой человек пережил героическое странствие независимо от того, насколько осознанно происходило это переживание. Задача героя заключается в освобождении процесса индивидуации от всех, кому временно приходится нести его бремя. Конечно, это совсем не значит, что в роли супруга, родителя или в обладании какой-то собственностью содержится какая-то внутренняя ложь; но это значит, что каждая из этих ипостасей несколько искушает дух, уводя его от вызова взросления из состояния детского сна. Юнг объясняет:
Даже если происходит изменение, прежняя форма совсем не теряет своей привлекательности; ибо тот, кто разлучается с матерью, стремится снова к ней вернуться. Такое стремление может легко превратиться во всепоглощающую страсть, угрожающую всему, что было достигнуто.
[117]
Несомненно, что «матерью», на которую в данном случае ссылается Юнг, является материнский комплекс в своей общей форме, связанное с ним желание почувствовать заботу и защиту, которое, будучи совершенно понятным, приводит к отказу от индивидуации. Отказ от взросления – это не просто индивидуальное решение; оно влияет на всех, кто имеет какое-то отношение к нам и к нашему незавершенному делу, и оно наносит травму всему миру, не давая возможности всей нашей человечности внести в него предназначенный ей вклад.
Связь фундаментализма и инфантилизма может показаться натянутой, как и излишней обремененности нуждой в близких отношениях; однако все это имеет нечто общее: торжество страха, лени, летаргической силы инстинкта и бессознательного. В центре любой истинной религии и психологического героизма присутствует способность принести в жертву эти регрессивные устремления. Как несколько вызывающе пишет Юнг:
Человек не может жить слишком долго в инфантильной среде или в кругу своей семьи, не причиняя при этом вреда своему психическому здоровью. Жизнь призывает нас к достижению независимости, и тому, кто не следует этому призыву вследствие детской лени или робости, грозит невроз. А как только разразился невроз, он становится все более и более веской причиной, чтобы человек отошел от жизни и навсегда остался в морально ядовитой атмосфере инфантилизма.
[118]
