– Оставим это для простолюдинов. И просто королей. Дьявол не дурак. Дурака Господь Бог не стал бы держать по праву длань. Десницу то есть. Так что он даже и не затевал этот дурацкий торг. Возможно, он и покупает так души у простонародья, но, полагаю, для людей высокого ранга у него есть другие соблазны.
Он кивнул, спросил коротко:
– Что он предложил? Я развел руками.
– Отец Дитрих, я всегда восхищался вами. Вы смотрите всегда в корень. У вас нет закостенелости церковных догм… К счастью, большинство еще в самом деле не закостенели. У вас нет обычного невежества церковников, потому отвечу честно: ничего он не предложил! Он просто ободрил меня на моем пути.
Впервые отец Дитрих дрогнул, впалые щеки покрылись смертельной бледностью. В глазах метнулся испуг, но через минуту я услышал тяжелый вздох. Отец Дитрих перевел дыхание, сухие пальцы все еще стискивают подлокотники кресла, но голос прозвучал почти также ровно:
– Значит, полагает, идешь по дьявольскому пути? Я сказал поспешно:
– Отец Дитрих! Не забывайте, что я сразу же пришел к вам. А мог бы сразу в бордель, раз уж я дьяволист. Даже если сбился с пути, то вас не собью. А вы как раз и можете помочь выправить ситуацию.
Он помолчал, поколебленный. Я видел по его лицу, что предыдущая мысль, явно опасная для меня, медленно уступает под напором сомнений.
– Сын мой, – проговорил он, – мне кажется, у тебя один путь…
– Какой?
– Уйти в монастырь, – ответил он коротко.
– Мне?
– Или в отшельники, – сказал он. – Нет, ты можешь не выдержать искуса. Вон как мучился соблазнами святой Антоний… Лучше все-таки в монастырь. Там, если понадобится, братья поддержат, помогут, укрепят дух.
Я, не раздумывая, покачал головой:
– Отец Дитрих, это не мой путь. Он сказал печально:
– Я боялся, что ты так ответишь.
– Отец Дитрих!
– Сын мой, в монастырь уходили короли и даже императоры. Отказывались от власти, снимали с себя короны, все знаки власти, надевали простые власяницы и удалялись в тесные кельи замаливать грехи.
Я снова качнул головой.
– Отец Дитрих, а что тогда бегство от ответственности? Не знаю, как там короли, но я хочу дать бой. Я не замечал в себе такой воинственности, но сейчас я зол. Я никому не позволю записывать своя в свою партию и пользоваться моим бюллетенем. Я сам решаю, куда идти и с какой скоростью. Отец Дитрих, сейчас речь идет не о спасении моей души!
Он смотрел долго и печально. В глазах проступило новое выражение, нечто вроде глубочайшего сочувствия и соболезнования.
– Сын мой, – прошелестел его негромкий голос, – в тебе слишком много ярости. Ты оскорблен, что тебе предложили спасти свою бессмертную душу… всего лишь свою!.. Ты хочешь большего. Что ж, дьявол, в самом деле, намного активнее. Он наступает везде, где человек слаб. Как ты хочешь дать ему бой?
Я сказал обрадованно:
– Прекрасно, отец Дитрих, теперь переходим к техническим деталям!
Он помолчал, все еще нахмуренный и в сильнейшем беспокойстве, наконец, проговорил негромко:
– А ты уверен…
Он снова умолк, не в силах выговорить, я запоздало понял, воскликнул с укором:
– Отец Дитрих! Вы вольны сомневаться во мне, даже подозревать во мне эмиссара дьявола… но в себе-то вы не сомневаетесь?
Он ответил кротко:
– Сомневаюсь, сын мой.
– Отец Дитрих! Он тяжко вздохнул.
– Не сомневаются только люди невежественные. Они уверены, что все знают, обо всем судят. Но знающий человек видит безумную сложность мира, пугается, теряется, чувствует свою полнейшую беспомощность…
– Этим дьявол и пользуется, – возразил я. – Он делает ставку на массового человека, на общечеловека, что есть быдло, плебс и демократ. Массового вести легко. Особенно – если в кабак, бордель и легализацию содомии. Потому и говорю, что умные люди обязаны быть деятельными. Я бы перестрелял всю эту… интеллигентствующую шваль, что на кухнях под водочку и соленые огурчики поносит любую власть, но сама никогда и нигде пальцем не пошевелит, чтобы что-то сделать полезное!.. Для страны, народа, общества – хоть для кого-нибудь! Но вы-то не интеллигентская гниль, вы – воинствующая церковь?
Он вздохнул еще тяжелее.
– Сын мой, я понял из твоей горячей речи, что дьявол в твоей стране сумел подчинить себе наиболее умных и грамотных… а с такой страной можно делать все. что угодно, ты прав. Но, боюсь. церковь тоже начинает терять свою воинственность. Я простонал сквозь зубы:
– Только не это! Это поражение.
– Сын мой, а если в этом тоже рука Господа?
– Нет, – отрезал я люто. – В этом рука Сатаны!.. А рука Господа ведет сейчас нас, которые прибудут в мою Армландию и дадут бой Сатане на его поле и по его же правилам!
Отец Дитрих нахмурился:
– Сын мой, поясни свои странные слова.
– Я говорю, – сказал я с чуть меньшим жаром, – мы можем просвещать народ, повышать его экономическое… благосостояние, какие слова длинные и противные… выстроим школы… но не дадим взять Сатане верх! Господи, да постройка железной дороги вовсе не означает, что отвернемся от Бога и ринемся в объятия Сатаны, как это постарались показать в моей стране!.. И войска для крестового похода вполне можно перебрасывать и с помощью паровозов, а не только пешкодралом да на конях!.. Отец Дитрих, какие-то вещи я говорю непонятно, но это потому, что тороплюсь высказаться, убедить, доказать… Народ может быть богатым и просвещенным, но при этом оставаться верным настоящему сюзерену, а не его восставшему вассалу!
Отец Дитрих опустил веки, я временами думал, что уже не слушает, ушел в свои мысли, но когда я закончил, услышал его хрипловатый голос.
– Сын мой, твои речи непонятны, но я улавливаю суть.
– Слава Богу! Отец Дитрих, я в вас не ошибся. Он перекрестился.
– Не ошибаются только в Боге.
– Отец Дитрих, – возразил я, – многие люди смотрят на Господа Бога как на слугу, который должен сделать за них всю грязную работу, потому и достают его тупыми и назойливыми молитвами. Но мы знаем, что никто не сделает работу кроме нас самих.
Он кивал, глаза оставались внимательными.
– Верно рассуждаешь, сын мой…
– А это значит, отец Дитрих, – подытожил я, – что я сейчас властвую над огромной областью, равной иному королевству. Как по землям, так и по населению. Очень хорошо с природными ископаемыми… Ну, железной рудой, углем, медью. Может, и нефть есть, но это потом. У меня громадные, но реальные планы. Но мне хотелось бы, чтобы церковь держала руку на пульсе.
– Это как?
– Идеологическая работа запущена, – объяснил я. – Вражеские лазутчики свободно бродят по всем землям и насаждают чуждый образ жизни. Вернее, чуждый образ мыслей, что гораздо опаснее.
