– Очень вкусно и сытно. А еще яблоки в тесте! Великолепно!
– Я рада!
– Я позвоню вам, Эмма, когда определюсь со временем нашей поездки.
– Хорошо, я буду ждать. – Она склонила голову и замерла, словно фотографируя меня своими медовыми глазами.
Кажется, это было в другой жизни или очень давно. А ведь прошло всего несколько дней. Не могу принять, понять, осознать, что ее нет. Так не бывает. Мне подарили ее в общей сложности на несколько часов, словно для того, чтобы я понял, что такое настоящая любовь, прекрасная женщина, надежда на счастье, страсть, освещенная солнцем длинная дорога в будущее. И резко отобрали, чтобы я познал, что такое горе, страдание, настоящая, наполняющая чернотой сердце беда, разочарование, боль, тупик.
Моя любовь к Эмме разрушила во мне все построенные мною же ограничения и основы приличия по отношению к моей жене, Марине, жизнь с которой в последний год особенно тяготила меня. И только моя нерешительность и жалость, которую я к ней испытывал, не позволяли мне порвать с ней, подать на развод.
Между нами никогда не было душевной близости, понимания, того тепла, что хочет получить от женщины мужчина. Я понимал, что брак для Марины является защитой от внешнего, полного невзгод и лишений, мира, и что само понятие «брак» стало для нее, особенно в последнее время, синонимом уютной, комфортной и полной благ квартирой, которую, кстати говоря, после развода я намеревался ей оставить.
Я знал, что она воспринимает меня исключительно как своего благодетеля и защитника, человека, способного простить ей абсолютно все, даже измену. То, что она выдавала в течение нескольких месяцев своего любовника за ученика, казалось мне верхом непристойности и цинизма. Вероятно, ослепленная своим плотским счастьем с ним, она потеряла всякое ощущение реальности происходящего и считала меня полным идиотом, да к тому же еще и слепым! Однако, встретив Эмму, я уже иначе воспринимал этот ее роман с мальчиком по имени Саша, и его присутствие в жизни Марины воспринималось мною как прекрасный способ расстаться, наконец, с женой, причем бескровно.
После пикника, который положил начало нашим с Эммой нежным отношениям, мой план по соединению с ней был простым: я оставляю квартиру жене, и мы с Эммой переезжаем в мой новый, недостроенный дом в Горках.
Я так торопился рассказать Эмме об этом, что сделал это прямо там, в Сухово, между грушами и виноградом, которыми мы кормили друг друга с рук.
Сейчас-то я понимаю, что мы с ней спешили невероятно, словно откуда-то знали, что через два дня ее не станет. Хотя никакого предчувствия, волнения не было. Было одно огромное, необъятное, как летнее бездонное небо, счастье. Была любовь, было взаимное влечение, и никто не знает, как я сожалею о том, что после пикника, заехав на чашку чая к ней домой, я не посмел пойти дальше своих осторожных ласк и касаний. Что-то происходило со мной, болезненная робость, страх быть отвергнутым или высмеянным – и я пришел в себя уже в машине, с ужасом поглядывая на окна моей ласточки, понимая, что упустил такой шанс доказать ей свою любовь. С другой стороны, мое малодушие успокаивало меня, баюкало мою досаду тем, что, возможно, Эмма как раз оценит эту мою нерешительность совершенно по-другому, оденет ее в благородные одежды, сделает меня в ее глазах героем сентиментального романа, что совсем неплохо! Сегодня не смог, но есть завтра, когда я смогу позволить себе быть страстным, напористым и даже грубоватым. И Эмма станет моей!
А завтра не было. И послезавтра тоже. И не будет. И теперь я увижу Эмму только на похоронах, в гробу. Смешаюсь с толпой скорбящих, и хорошо, если есть загробная жизнь, и Эмма, глядя на меня сверху, с прозрачного облачка в прозрачных одеждах, улыбнется мне, мол, ты пришел, я рада, Боря…
…Звонок разрезал ночь, как электропилой. Я вскочил, дрожа всем телом, включил свет. Марины дома не было, она днем позвонила мне и сказала, что едет на дачу, что следовало переводить на язык самой грубой и реальной жизни: я с любовником, меня не беспокой, еда в холодильнике, а ты дурак.
Включив свет, я добрел до двери, заглянул в глазок и увидел Сашу. Серые, коротко стриженные волосы, белая курточка с капюшоном.
Шальная и опасная мысль, что теперь настала очередь Марины (исчезнуть, раствориться, улететь на небо), заставила меня похолодеть от ужаса. Я распахнул дверь.
– Что с ней? – спросил я, хватая его за безвольную руку и втаскивая в прихожую. – Она жива?
– Кто? Марина?
– Нет, дядя Петя с мыльного завода! – заорал я на него. – Она же с тобой укатила на дачу, сукин ты сын!
– Нет, я ничего не знаю про дачу.
– Чего тогда пришел?
– Поговорить, – промямлил он.
– Входи. – Я с трудом сдерживался, чтобы не врезать ему. Пригрелся, прикормился, с кем затеял игру, мальчишка?! Наверняка все, что на нем, включая трусы, куплены на мои деньги. Какая мерзость!
Кухня, вся в бело-голубых тонах, напоминала медицинский кабинет. Я достал водки, плеснул себе и Саше.
– Говори! Уж не жениться ли надумал? – Усмешка искривила мой рот.
– Это она убила Эмму Китаеву, – вдруг услышал я и на какой-то миг окаменел. Даже шею повернуть не смог.
– Повтори, что ты сказал?
– Мы были там, в Сухово, она все видела, вас и Эмму, вас вместе… Она еще тогда сказала мне, что убьет ее. Я Марину отговаривал, но она… с ней невозможно было спорить, она уперлась… Мы заехали в хозяйственный магазин, и она купила там крысиный мор. Потом всю дорогу домой плакала и планировала, как она ее убьет, как растворит яд в кофе или еще в чем… Она была не в себе. Я с трудом ее успокоил, пришлось даже дать успокоительное. Она уснула. И я вернулся к себе домой. А на следующее утро она позвонила мне и сказала, что мы едем в Панкратово, что Эмма там, ей это точно известно!
– Но как она узнала? Она не могла этого знать! – вскричал я, не желая верить услышанному. – Это просто невозможно! Ты хочешь сказать, что сам отвез ее туда?
– Да. – Он опустил голову. – Она сказала мне, что хочет просто поговорить с ней. Ну я и подумал, что в этом нет ничего страшного…
– А ты не подумал, почему она не может поговорить с ней здесь, в Москве?
– Если бы она сказала мне полететь в космос, я бы полетел с ней, – буркнул он.
– Когда это было?
– Третьего августа.
– Куда ты ее привез?
– В Панкратово, в лес. Я хотел подождать ее там, но она сказала, что ее не нужно ждать, что разговор будет долгим и что потом, когда все будет кончено…
– Она так и сказала: кончено?
– Да, она так сказала, но я сначала не понял… Ну не мог я поверить, что она способна на такое…
– Она была не в себе? Ты видел, что она не в порядке, и что? Ты уехал?
– Да она так орала на меня! Оскорбляла, наговорила мне кучу гадостей… Я разозлился и уехал. Подумал, что, может, это и к лучшему, что меня там не будет. Я вообще ни при чем. Я просто привез ее. Это мог сделать любой таксист.
