– Хорошо, – сказала она. – Ночуем здесь.
Воздух здесь, в отличие от поверхности, влажный и прохладный, даже холодный, но зато не прыгает от дикой жары днем до заморозка ночью. Я недолго наслаждался отсутствием жары, скоро все-таки начал вздрагивать и постукивать зубами.
Джильдина повозилась в мешке, к моему счастью, там оказались палочки, вымоченные в жире. От ладоней метнулась искра, вспыхнул небольшой костер.
– Это последний, – сказала она обреченно. – Больше огня не будет…
– Будем есть сырое, – ответил я оптимистически. – Подумаешь!
Она посмотрела с подозрением:
– Когда-нибудь сырое ел?
Я вспомнил суши и прочие блюда, ответил уверенно:
– Конечно! А что такого?
Мне показалось, что она посмотрела с некоторым уважением, и я, вспомнив устриц, добавил бодро:
– Даже живых ел! Пустяки.
Она посмотрела внимательнее, не веря, но я смотрел честными глазами, я ведь, кроме устриц, еще и микробов ем тысячами, и она покачала головой:
– Да-а, не врешь… Кто бы подумал…
Глава 7
Мы разогрели еду и перекусили, одежда еще не высохла на наших телах, но и раздеваться – быстрее замерзнешь, она легла, согнувшись в ком, колени подтянула почти к подбородку. Я лег сзади, прижался, сберегая тепло тел. Через некоторое время дрожь начала уходить, я даже ощутил, что сам разогреваюсь, а мои ищущие лапы, что всего лишь крепко прижимают ее тело к моему, начали потихоньку устраиваться там поудобнее, забыв, что сладких и пышных сисек-то и нет, увы.
Правда, есть то, что я сам назвал великолепными, но женщине что не скажешь, если надо, а мне было надо, хотя уже и не вспомню, зачем. Да и неважно зачем, мы женщинам всегда брешем, это называется хорошим воспитанием, умением уживаться, говорить комплименты и умалчивать о всяких… ну, не заслуживающих упоминания мелочах или смущающих обстоятельствах.
Наконец мои руки остановились на этих великолепных, я их отыскал по сократившимся глыбам мышц груди, а затем в ладони уперлись твердые камушки, похожие на ощупь на обкатанную водой гальку.
Тепло пошло от ладоней по рукам, я как-то незаметно согрелся и заснул, как засыпает человек, который целый день ходит, карабкается, падает и снова карабкается.
Снова Джильдина проснулась раньше, а когда я разлепил веки, она с факелом в руке осматривала стены. В развязанном мешке смутно белеет мясо ящерицы. Я перекатился к мешку, Джильдина оглянулась, красный свет превратил ее лицо в маску медной статуи.
– Долго спишь, – сказала она неодобрительно.
– Сон – залог здоровья, – объяснил я. – Видишь, какой я здоровый?
Она скривила губы.
– Здоровый, – согласилась нехотя. – Даже здоровенный… Да только здоровенность мало помогает.
– Да ну?
– Выжить, – уточнила она.
– Мы разве не команда? – спросил я. – Видишь, уже досюда дошли! Куда не ступала задняя нога нормального человека!
Она поморщилась сильнее, а я подхватился и доедал на ходу, пока она не сказала что-нибудь еще.
Джильдина даже не оглядывалась, посмел бы я не идти послушно след в след. Хоть мы и команда, но с четкой субординацией, где мне отведено не самое почетное место. Пещера переходила в пещеру, часто без всяких расщелин и туннелей, а просто анфиладой пустот: планета постоянно расширяется, в ее недрах образовываются такие пузыри, где можно разместить не только крупные города, но целые страны.
Я ужасался, задирая голову, не в состоянии узреть свода. Шарик света, который я создаю время от времени, поднимается выше и выше, везде пустота, наконец превращается в светящуюся точку, что продолжает подниматься, а каменного свода все нет. Джильдина двигалась настороженно, время от времени хваталась за охранные талисманы, шептала заклятия. Как-то пещера сузилась, предлагая длинный проход в сотню-другую шагов, пол идеально ровный, над стенами тоже кто-то поработал, что обрадовало и насторожило разом, как всегда, когда имеешь дело с творением рук человека.
Впервые после того, как вылезли из водоема, я увидел впереди человеческие кости. Джильдина начала шептать заклятия, я же только таращил глаза. Костей много, среди них с десяток черепов, кости в некотором странном порядке… Понять бы… Нет раздробленных, переломанных, перерубленных мечами или топорами. Все целы, за исключением очень немногих. Да и те не переломаны, а удивительно ровно… срезаны?
– Погоди, – сказал я.
Джильдина остановилась, настороженность быстро сменилась злым нетерпением.
– Что?
– Опасность, – сказал я.
Она посмотрела по сторонам, задрала голову и взглянула наверх.
– Я уже проверила. Магии нет.
– А как насчет простых ловушек?
– Не чувствую, – ответила она и легонько топнула. – Если вблизи яма, то можно вот так… Слышишь?
– Не слышу, – сказал я торопливо. – Это не совсем простые ловушки. Стой! Не двигайся…
Она уже качнулась было вперед, я сказал быстро:
– Факел! Можешь его поджечь?
– Зачем? – спросила она непонимающе. – С твоим шариком светло…
– Нужен дым, – пояснил я.
Она зажгла факел и передала мне, но взгляд сказал ясно, что если у меня не получится, то прибьет на месте. Я осторожно опустил огонь к самому полу и повел из стороны в сторону. Дым поднимался ленивыми клубами, и вдруг на уровне колен Джильдины и совсем близко от ее ног его прорезала рубиновая ниточка. Дым исчез, но Джильдина уже заметила, застыла.
Я снова повел факелом, дым устремляется к своду быстро, но рубиновая нить остается на месте.
– Это невидимый нож, – объяснил я. – Сделай шаг вперед, останешься без ног.
Джильдина сказала негромко, я ощутил в ее голосе напряжение:
– Но почему я не ощутила?
– Это не магия, – ответил я.
Подобрав длинную бедренную кость, я хотел было бросить на рубиновую нить, но вместо этого стукнул по ней, как по натянутой нити, кончиком. Совершенно бесшумно край отвалился. Взвился легонький дымок, срезанный кусочек упал на пол. Я опускал на нить кость и поднимал, срезанные кусочки падали аккуратной кучкой.
Когда в моих вытянутых пальцах остался обрубок не больше, чем мизинец, Джильдина сказала резко:
– Перестань!
– Перестал, – сказал я послушно.
Она напряженно думала, оглядывала стены, потолок, наконец прорычала зло:
– Здесь не пройти. Там, думаю, их еще много.
Впереди по коридору костей в самом деле много, как только и сумели пройти так далеко, я сказал осторожно:
