– Нашелся тут, учитель, – ворчала старушка. – Ну, неси уже, четвертый этаж. Там меня сын встретит, так и знай!
Волков притащил сумки на четвертый этаж и ждал бабку.
– Притащил? – крикнула она ему. – Спасибо, можешь идти. Неча меня там дожидаться, сейчас сына позову.
– Устал, бабка, дай хоть отдышаться-то, – соврал Волков.
Бабка показалась.
– Ну чего? Отдышался? – лукаво смотрела на него бабка. – Денег у меня нет, грабить нечего.
– Ой, да кому ты нужна, бабка, – махнул рукой Волков. – Слушай, у меня вопрос к тебе. Внизу вон, в 40 квартире такой рыжий мужик жил, не знаешь куда делся?
– В сороковой-то? А он кто тебе? Родственник?
– Да нет, не родственник, ищу просто одного человека, а он его друг.
– Ну, жил тут, давно это было-то. Артист! – гордо сказала бабка.
– Точно, артист, – подтвердил Волков.
– Уехал куда-то, – вздохнула бабка. – Вот послушай, что я скажу. В ваше дурное время никто так не споет, как Олег Иванович. Уж как пел, как пел. Слышишь, тревожные дуют ветра? Нам расставаться настала пора.
Бабка напевала, проникновенно глядя в глаза Волкову.
– И куда делся наш певец? – попытался перебить Волков.
– Цыц, молодой человек. Ну-ка пой со мной, – потребовала бабка.
– Да что петь-то, я слов даже не знаю.
– Пой тебе говорят. Ну-ка!
Ради информации, Волков покорно запел вслед за бабкой:
– Кружится, кружится пестрый лесок,– самозабвенно пела бабка
– Пестрый лесок, – вторил Волков.
И снова бабка:
«Кружится, кружится старый вальсок,
Старый, забытый,
Старый, забытый вальсок»
– Ну ладно, хватит, спели, – попытался остановить старушку Волков, – так куда уехал-то?
– А, не знаю, – махнула рукой старушка, – еще в перестройку, кажется, а больше не появлялся. Квартиру продал, наверное, каждый год жильцы меняются.
– Значит, в театре работал, так получается?
– В театре, в театре, конечно, в театре.
– Скажи, бабка, а муж с Елагиной часто ругались?
Услышав эту фамилию бабка побледнела, схватила сумки и с небывалой энергией юркнула в свою квартиру, захлопнув дверь.
– Не знаю я ничего о Елагине этой, – крикнула она за дверью, – ну-ка проваливай, а то милицию вызову.
– Нет уже милиции, бабка, не дозовешься. Ну ухожу, ухожу.
Волков вышел на улицу и закурил.
Уехал артист из города в перестройку. Ну и здесь ничего особенного, так делали многие в его городе.
Он завел свою машину и поехал домой. Дома он набрал служебный телефон Кольки, который помнил наизусть.
– Слушаю, – раздался в трубку официальный голос.
– Колька, это я, Волков.
– А, это ты. Слушаю, – подобрел Колька.
– Скажи, помнишь ты дело Елагиной?
– Ну, помню, конечно. Но оно закрыто уже, можешь не беспокоиться.
– А можешь ты для меня его достать?
– Чего?! – не понял Колька.
– Достань его и привези, кое-что обсудить надо.
– Да ты что с ума сошел? Я же сказал оно закрыто! У меня к нему доступа нет!
– Слушай, а ведь вообще-то твоей жене жизнь спас, а тебя и рядом там не было. А теперь помираю вот, – Волков для убедительности пару раз кашлянул в трубку.
– Ладно, – нехотя сказал Колька, – попробую. Но не обещаю.
– И еще кое-что.
– Еще кое-что? – возмутился Колька.
– Слушай, вот работал в театре один артист в советское время. А в каком театре неясно. Надо бы театры обзвонить.
– Тебе зачем? – не понял Колька.
– Потом объясню. Ладно, Коля, жду тебя у себя с делом Елагиной.
К вечеру Колька прибыл к Волкову.
– В последнее время ты какой-то странный стал, – рассуждал Колька. – Я конечно, все понимаю, нелегкое это дело отсидеть срок, но все равно. Зачем тебе дело Елагиной?
– Потому что не Олеся убила Елагину, как ты тут настрочил.
– Олеся или не Олеся, уже ничего не изменить. Пойми, у меня не было выбора. Тем более, что отпечатки пальцев ее.
– Ну да, – усмехнулся Волков. – Она сказала, что на нее из 41-ой квартиры несся мужик, который сшиб ее с ног.
– Да мало ли чего она там наговорит! – возмутился Колька.
– Слушай, а где сейчас муж Елагиной? Вы его нашли?
– Нашли, а что толку. Алкаш еще тот. Допился. Мозги наверное разложилась. Они же с Елагиной развелись давным-давно, а жили все равно вместе. В одной квартире, представь?
– И что же он никакого убийцу не видел?
– В том-то и дело, что у него на то утро железное алиби.
– И какое же?
– Да у приятельницы своей он был. Соседи видели. Как обычно выпили, заснули. А в этот-то момент Елагину и хлопнули. А об Елагиной он даже слышать не хочет. Ненавидит ее, страсть. На похороны не приехал.
– Ничего себе! Небось и квартира ему досталась?
– Тут Елагина его перехитрила. Ни шиша ему не оставила, на какую-то родственницу переписала. Скоро должно быть вселится эта родственница, уже замки сменила. А мужику шатайся, где хочешь. Он теперь бомж с полным на то правом.
– Тут по-моему все шансы быть зарезанной.
– Я тоже так думал. Но алиби железное, ничего не попишешь, старик.
– А ты не знаешь, он проходил по каким-нибудь уголовным делам?
– Проходил, но все не то. Алкоголь он из-под полы штопал, весь преступный мир по дешевке снабжал, за то уважали его. Надо же, так его жизнь изменила. В советское время дома строил, даже на доске почета в городе висел.
– Это, за какие такие заслуги интересно его на городскую доску почета вывесили?
– А это я не знаю. Я у них в квартире фотографию видел, что его «фейс» там красуется.
– Интересно. Фотография старая?
– Конечно! Черно-белая еще.
– Слушай, Коля, мне помощь твоя нужна. Ты понимаешь, меня никто слушать не будет, все-таки я осужденный, мне такие сведения не дадут. А ты представитель закона. Надо зайти в горсправку, и в администрацию тоже запрос отправить на этого Елагина. Разузнать, что там с доской почета.
– Да на кой черт? Дело то закрыто! – нервничал Колька.
– Ничего. Ты придумай что-нибудь. Очень тебя прошу.
Волков помолчал. Вспомнил сухого старика с водянистыми глазами, уравновешенного философа. Он знал, кто убил Елагину. Не потому ли, что сам это сделал?
