Как и ожидалось, первым из строя вышел хауптшарфюрер Крюгер. Остальными оказались недавно призванные польские фольксдойче: эти с большей охотой постреляли бы еще разве что поляков.
— Еще один, — сказал я, пересчитав добровольцев.
И тут из строя вышел Флюгель: новоиспеченный унтер-штурмфюрер, прибывший в батальон прямо из школы СС в Бад-Тельце. Всегда образцовый, лучший выпускник… нет сомнений, что и в «гитлерюгенде» он всегда был первым. Похоже, что он решил оказаться первым среди добровольцев. Ну-ну, мальчик! Придется тебя немного поучить!
— Отлично! Гауптштурмфюрер Рудаков, уводите роту! Хауптшарфюрер Крюгер, вы — старший в группе добровольцев. Отправляйтесь в район гетто, там поступите в распоряжение гауптштурмфюрера Гилле. Хайль Гитлер!
* * *
После обеда я было прилег отдохнуть, но едва задремал, как проснулся от легкого стука в дверь.
— Какого черта?! Кто там? — с досадой крикнул я.
Дверь открылась и появился Махер.
— Прошу прощения, господин Герлиак, но там гауптштурмфюрер Рудаков, — растерянно сообщил он.
— Что?! — я взглянул на часы: половина третьего. Неужели экзекуция уже закончилась?
— Сюда его! — приказал я.
Махер исчез и в комнату ввалился Рудаков. Он был пьян до изумления, однако языком владел вполне членораздельно. Было видно, что он находится в состоянии такого нервного возбуждения, которое не может сгладить никакой стресс.
— Почему ты здесь? — накинулся я на него.
— Потому! — проворчал Рудаков.
— Если ты в состоянии говорить, то ответь на первый вопрос: где личный состав? — собрав всю свою арийскую выдержку в стальной кулак, спросил я.
— На месте: опушка леса, десять километров юго-западнее Слонима, — ответил на удивление четко Рудаков. Соображает! Удивительный народ эти русские! Пора переходить ко второму вопросу, пока Рудаков не впал в следующую стадию…
— Второй вопрос: почему ты здесь, а твои люди — там?
Рудаков вздохнул и вдруг тихо спросил:
— Ты знаешь, с каким звуком у детей разбивается голова?
— Что?! — изумился я.
— Мы приехали на грузовиках в деревню, возле этого проклятого леса, — продолжал монотонно бормотать Рудаков. Он смотрел перед собой, на невыгоревшее пятно на обоях: видимо, там долго висел портрет Пилсудского. Но он явно не видел этого пятна: он был там, в этой деревне на опушке леса. — Там была часть вермахта, которая должна была вместе с нами прочесать лес. Они уже прочесывали на рассвете свой участок леса, наткнулись на болото, вымокли как черти, но никого не нашли. Гилле был зол и приказал согнать всех жителей деревни к крайнему дому. Когда жителей согнали, он сообщил, что имеет верные сведения: евреев в лесу подкармливают жители деревни. За это положен расстрел, но он, гауптштурмфюрер Гилле, очень гуманный человек и сохранит жизнь жителям деревни, если они укажут местонахождение лагеря беглых евреев. Жители понимали, что дело обстоит серьезно, но никто не решался выступить первым… И тут Гилле выхватил из рук у стоявшей недалеко от него молодой женщины грудного ребенка и разбил ему голову о столб! Раздался звук, словно лопнула автомобильная камера! Был ребенок — и нет! — только сверток с окровавленным краем и столб в мозгах!
Рудаков застонал и с силой сжал голову ладонями. Жуткая история, что и говорить!
— Дорогу к лагерю показали? — спросил я.
— Что? — не понял Рудаков.
— Жители показали дорогу к лагерю?
— Да… эта самая женщина… когда Гилле пригрозил сжечь еще одного ребенка в ближайшем сарае, — ответил Рудаков, качая головой. Он снова схватил голову ладонями и простонал: — Как камера… как автомобильная камера…
— А ты что сделал? — перебил я его.
Рудаков поднял голову и простонал:
— Я не мог, понимаешь?! Я бы просто пристрелил Гилле! Тебе это надо?! Я пошел к обершарфюреру Матусевичу и приказал принять командование ротой. Потом сел на мотоцикл и приехал…
— В паузе выпив бутылку коньяка, — уточнил я.
— Две, — признался Рудаков. — Я начал пить прямо с утра… я помню, что такое экзекуции, понимаешь? Не могу забыть!
— Отправляйся спать, — приказал я. — Махер!
— Да, господин Герлиак! — тут же появился Махер.
— Гауптштурмфюрер Рудаков отправляется спать, никому его не беспокоить. И не забудь изъять у него личное оружие! Понятно?
— Так точно!
— Мне шофера и машину. Немедленно!
* * *
Через десять минут мы с Максимилианом, — которого я стал называть просто Макс, — мчались в сторону злополучного леса. Минут через сорок езды по пыльным улицам Слонима и еще более пыльной грунтовке мы выехали к опушке леса. Автомобиль остановился на поляне, на краю уходящего в глубину леса оврага. Из леса доносились выстрелы.
— Похоже, что приехали, господин Герлиак? — пробормотал Макс, ставя машину на ручник.
— Да, оставайся здесь и жди меня, — ответил я.
— Могу я спросить, сколько вы рассчитываете здесь пробыть? — спросил Макс.
— Нет, — отрезал я. — Не смей удаляться от машины более чем на метр. Ясно?
— Да, господин Герлиак!
Я направился в лес по тропинке вдоль оврага. Овраг был не очень глубокий: метров пять. И метров десять-двенадцать шириной. Впрочем, по мере продвижения в глубь леса овраг становился уже и глубже. Заросшая высокой травой вязкая топь на дне оврага сменилась мелким ручейком.
Метров через сто лес поредел: пошла довольно свежая вырубка. Выстрелы теперь слышались отчетливо: пулеметные очереди, затем частые выстрелы из карабинов и пистолетов. Я прошел через полосу густого кустарника и оказался на месте экзекуции.
По краям вырубки стояло два пулемета, за одним из которых сидел Крюгер. Между пулеметными точками стояла толпа евреев. Вопреки принятому в таких случаях порядку они были одеты, хотя перед расстрелом одежду полагалось сдавать, раскладывать по типу и вывозить на склады.
Вот от толпы отделили группу человек двадцать и ударами прикладов погнали к краю оврага. Затем пулеметы ударили длинными очередями и люди упали в овраг. Пулеметы замолкли, Крюгер рассмеялся и прямо из горлышка начал пить коньяк. Тем временем несколько вооруженных пистолетами солдат подошли к краю оврага и принялись добивать тех, что еще шевелился. Я подошел ближе и увидел на дне оврага груду окровавленных шевелящихся тел. Кое-кто из тех, кто был легко ранен, пытался выбраться наружу, чтобы избежать мучительной смерти от удушья: кое-где из груды тел высовывались отчаянно дергающиеся руки и головы с широко открытыми ртами — именно по этим головам и стреляли экзекуторы. Над местом экзекуции стояла странная и жуткая какафония: причитания, крики женщин и детей в толпе мешались со стонами раненых из оврага.
