СД считалась, — всего лишь, — внутрипартийной контрразведкой, наблюдающей за членами партии, включая партийных функционеров, и последним, естественно, это не могло понравиться. С другой стороны, по мере укрепления гестапо, последняя стремилась вытеснить СД из всех сфер деятельности, которые могли бы быть отнесены к компетенции государственной тайной полиции. Для Вахмана подобное положение вещей означало, что его карьера не могла быть столь стремительной и успешной, как он рассчитывал.
Однако опора СД на широкую сеть добровольных и бескорыстных информаторов, — в большинстве своем искренне веривших в то, что их донесения о состоянии дел в партии и государстве помогут не борьбе за власть между политиканами, а более эффективной организации работы партийных и государственных структур на благо интересов народа и рейха, — такая опора давала ту силу внутрипартийной контрразведки, которая и заставляла всех в рейхе считаться с СД. В конце концов, с 1933 года лишь члены НСДАП могли рассчитывать на карьерный рост, а контроль за членами СД являлся ее несомненной прерогативой.
Сотрудники СД делились на три категории: штатные работники — члены СС и НСДАП, официально состоявшие в аппарате СД; так называемые почетные сотрудники СД — официальные представители СД при различных учреждениях и организациях; «негласные сотрудники» — люди, неофициально сотрудничавшие с СД.
Именно две последние категории поставляли в СД поток информации, который являлся настоящим Клондайком для вдумчивого аналитика. На основании этой информации составлялись отчеты о положении в рейхе, настроениях среди различных категорий населения и тому подобное. Такая информация, в отличие от доносов в гестапо, не преследовала цели «разоблачения скрытых врагов фюрера» или компрометации конкретных лиц, — потому была достаточно точна и объективна, давая всестороннюю картину.
Именно из этой информации Вахман вылавливал частички мозаики, складывавшейся в четкие портреты попавших в зону внимания людей.
Весной 1934 года Вахмана внезапно вызвали на доклад к главе СД и гестапо СС-бригадефюреру Рейнхарду Гейдриху. Внезапному вызову к Гейдриху обрадовался бы только идиот. Вахман не был идиотом. Он обеспокоился, но при этом ощутил волнение воодушевления: похоже, его карьера выходит на новый уровень.
— Я читал ваши доклады, — сказал Гейдрих. — Некоторые похожи на захватывающий детектив, но при этом достаточно информативны. Кроме того, ваше начальство отмечает, что вы работаете не только тщательно, но и быстро. Вот вам список лиц, которых надо отработать на предмет подозрительных связей и действий. Даю вам три месяца. Приступайте!
Итогом деятельности Вахмана стала тонкая папка, где каждый листок содержал сжатую информацию о фигуранте из списка с подробным перечислением его вызывающих подозрение действий и связей. По сути, на основании этих сведений каждого из фигурантов гестапо смело могло брать в оперативную разработку.
— Отлично! — одобрил Гейдрих. — Эти люди давно подозревались в измене фюреру, и ваша папка послужит веским доводом в пользу…
Гейдрих прервался, встал из-за стола и подошел к окну. С минуту он созерцал городской пейзаж, затем повернулся к Вахману:
— Вы просили отпуск?
— Да, бригадефюрер. Мне пришлось очень напряжено работать последние три месяца, выполняя ваше задание: ведь текущую работу с меня никто не снимал.
— Я не могу вам сейчас дать отпуск, — решительно заявил Гейдрих. — И пока не могу сказать, когда именно смогу дать. Со дня на день я ожидаю важного решения фюрера. И когда фюрер примет это решение, мне понадобятся умелые, верные и решительные люди вроде вас!
Вахману не зря хотелось в отпуск: подходил к концу июнь 1934 года, самое время понежиться на нежарком северном солнце балтийского побережья или пляжах живописного озера в Пруссии, а то и погулять по горам родной Баварии, наслаждаясь потрясающими видами.
Но уже готовилось то странное и зловещее мероприятие, которое вначале называли «разоблачением заговора штурмовиков», но впоследствии окрестили в духе американских гангстерских боевиков «ночью длинных ночей».
Многие сомневались, а то и прямо отрицали существование «заговора штурмовиков». Однако есть неопровержимый факт: Рём неоднократно заявлял, что он «Шарнхорст новой армии». Командир роты в Первую мировую войну, Рём проникся глубоким презрением к генералам, оказавшимся неспособными одержать победу, имея лучших в мире солдат и используя в качестве ударной силы элитные штурмовые дивизии. Убеждением Рёма стали слова: «Нужна новая дисциплина и другой организационный принцип. Генералы — сапожники! Новые идеи им даже не придут в голову».
Рём продолжал рьяно отстаивать идею создания принципиально новой армии, — истинно народной армии, — на базе С А. К 1934 году С А насчитывали почти полмиллиона человек — в пять раз больше численности рейхсвера! Глава Министерского управления Военного министерства генерал фон Райхенау полагал, что С А и крайне националистическое объединение фронтовиков «Стальной шлем» должны стать основой формирования пограничных частей и подготовки рекрутов для рейхсвера. Такие взгляды находились вопиющем противоречии с воззрениями Рёма на военное строительство Новой Германии, поэтому Райхенау решил нейтрализовать влияние Рёма организацией слияния «Стального шлема» с СА под эгидой военного министерства. По замыслу Райхенау, непокорные 500 тысяч членов СА должны были раствориться среди насчитывавшего более чем миллион членов «Стального шлема», возглавлявшегося вполне лояльным к рейхсверу Теодором Дустербергом.
Однако поднаторевший в интригах Рём включил в состав СА лишь около 340 тысяч членов «Стального шлема» и в новых СА, разделенных на три группировки, командные должности по прежнему занимали люди Рёма.
Рейхсвер, проиграв схватку за милиционные формирования, решил взять реванш принятием в декабре 1933 года закона о всеобщей воинской повинности, что должно было постепенно свести на нет роль милиционных формирований типа СА. Однако занявший пост министра без портфеля в имперском правительстве Рём нашел поддержку… во Франции, которая на Женевской конференции по разоружению настаивала на создании в Германии именно милицейских вооруженных сил. Обнаглевший Рём, злоупотребляя своим положением члена правительства, повел прямые переговоры с французским военным атташе. Получивший в феврале 1934 года письменные требования Рёма военный министр Бломберг обескураженно сообщил на совещании командирам рейхсвера: «Рём считает, что оборона страны должна быть прерогативой СА, рейхсверу же следует поручить функции осуществления допризывной военной подготовки».
Это был апофеоз конфликта СА и рейхсвера. Бломберг обратился к Гитлеру, чтобы тот принял решение по данному вопросу. Фактически Гитлер должен был сделать выбор, кого он принесет в жертву: либо традиционную прусскую армию в лице генералов рейхсвера, либо национал-социалистическую революцию в лице своего друга Рёма. Гитлер уговорил Рёма согласиться с тем, что рейхсвер является вооруженным защитником Третьего рейха, а СА занимается ведением допризывной и резервистской подготовки.
Однако еще не успели убрать пустые бутылки после банкета, посвященному примирению СА и рейхсвера, как Рём заявил своим группенфюрерам:
