На меня поглядывали без заинтересованности, но когда узнавали, поспешно отпрыгивали в сторону. Я хмуро улыбался, видя, с какой скоростью передо мной расчищается дорога. Похоже, надолго избавлен от бретеров и задиристых дураков.
Дворец герцога сверкает, как драгоценный камень под лучом лазера. Подсвечена крыша, пилоны, статуи и барельефы, фонтаны выбрасывают в небо цветные струи, от которых исходит аромат дорогих вин.
Не утерпев, я поймал ладонью струю, гуляющие посматривали на меня с интересом, женщины хихикали, мужчины ехидно улыбались. На вкус настоящее вино, но все привыкли, никто не удивляется.
– Маркиз, – крикнул кто-то весело. – Красивые женщины пьянят сильнее!
– Нет красивых женщин, – ответил я хмуро, – есть некрасивые и хорошо накрашенные.
– Ну что вы, маркиз! – воскликнул мой собеседник шокированно. Его тут же утешили:
– Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже.
Барон Эльрих то ли не отходит от окна, то ли у него шпионы, что следят за всеми, кто не свой, но допущен во дворец, едва я вошел в свои покои и снял перевязь с мечом, в дверь деликатно постучали.
– Войдите, – сказал я громко.
Барон Эльрих вдвинулся в комнату неслышно, как тень, но расшаркался и раскланялся, как прыгающий пудель, правда, по сокращенной программе.
– Все благополучно? – спросил он. – А то у меня, знаете ли, почему-то глаз дергается, как только про вас вспомню.
– А нос не чешется? – спросил я.
– Нет, – ответил он озадаченно. – А что, должен?
– Скоро зачешется, – пообещал я. – По городу я прошелся с великим удовольствием. Приятно видеть довольный и сытый народ. И здоровый! Почти не видел калек, увечных. Словом, зажиточный город. На сухопутном багере… то бишь разрушителе, прокатился до каменоломни и обратно. Ошеломительно! Словно на карнавале! А Люнебурнс какой нарядный… Жаль, летательные багеры так и остались… голыми. Могли бы надстроить, красиво же…
Он посмотрел на меня остро.
– А вы откуда знаете, что ходящие по земле тоже были такими же?
Я пробормотал:
– Не знаю. Так… почудилось.
Он не сводил с меня взгляда, полного подозрения. Мне показалось, что даже покосился по сторонам, далеко ли стражи, чтобы сразу заломили мне руки и в пыточный застенок, где со мной поговорят без дворянских церемоний.
– Гм, – произнес он медленно, – это только вы заметили.
– Свежий взгляд, – заверил я. – Остальные видят с детства, потому и не возникает вопросов. А над поместьем моего отца никогда не летали эти штуки. И в его владениях нет ни одной трассы… Впрочем, я уже понял, почему летают в том виде, как и выходят из недр.
– Почему?
– Встречный ветер, – ответил я. – При такой скорости все лишнее сорвет к самому Самаэлю…
Он спросил холодно:
– А вы откуда знаете, что там всегда встречный ветер? Да еще такой силы?
Я удивился.
– Это же очевидно! Возьмите в руку свою роскошную шляпу. Такие перья дорого стоят?
Он улыбнулся так, как улыбнулся бы айсберг.
– Целое состояние. Ну вот, взял. Что дальше?
– Теперь взмахните, – скомандовал я. – Нет, без всякого поклона. Быстро и резко!
Глава 8
Он сделал, как я велел, посмотрел на шляпу, взмахнул еще раз и еще, обращая внимание, как перья трепещут жалобно. Одно вывернуло из его гнезда, барон проследил за ним взглядом, как взвилось в воздух, а оттуда упало на землю. Лицо стало серьезное и озабоченное. Еще пару раз взмахнул шляпой, все быстрее и быстрее. Я понял по его взгляду, что обращает внимание не только на перья, но и на загибающиеся поля шляпы.
– Барон, – сказал я искренне, – а вы умный человек.
Он посмотрел зло.
– Это вы к чему?
– Поняли, – ответил я. – По вашим глазам вижу. Хорошо поняли.
Он буркнул:
– Я-то понял, хоть это и ошарашивает! Никогда бы не подумал… Да и кто думает? Но у меня вопрос, как вы это поняли?
– Ну да, вам понять можно, а мне слабо?
– Верно, – подтвердил он с холодком. – Я силен как раз в шевелении мозгами. А вы – в драках. Так что на мыслителя не тянете.
– Я слаб в искусстве обольщения, – признался я. – Потому больше смотрю по сторонам, вперед, взад, вширь, вглыбь… И на небо. Не то чтобы под юбки смотреть неинтересно, это каждому интересно и даже очень занимательно, но когда только под юбки, то хрен что увидишь еще. Да и под юбками у всех одинаково, а вот мир…
Он вздохнул, провел ладонью по лицу.
– Ну, все хорошо, что хорошо закончилось. А то у меня было предчувствие…
– Ерунда, – ответил я уверенно. – Я ни с кем никогда не задираюсь. Другое дело, когда задирают меня… Тогда могу либо дать отпор, либо не дать. Или если сильные при мне обижают заведомо слабых. Которые не могут защититься…
Он ощутил недоговоренное, насторожился, даже уши шевельнулись, как у зверя.
– Судя по вашему тону, что-то подобное стряслось?
Я отмахнулся.
– Да я ж говорю, все благополучно. Пьяные хамы обижали женщину, я их малость проучил. Разве в этом королевстве благородный человек не может поучить хамов?
Он кивнул.
– Да, конечно. Но все же расскажите…
Я рассказал. Эльрих сперва кивал, все верно, хамов надо учить, но вдруг начал бледнеть, покрываться синевой, а под конец рассказа его вообще встряхивало, словно горсть гороха в решете. На меня смотрел с испугом, как на смертельно больного, даже заразного, с которым рядом находиться куда как опасно.
– Маркиз, – простонал он, – что вы наделали!
Я удивился:
– А что я наделал?
– Вы посмели воспротивиться воле самого мага!
Я фыркнул:
– Что значит «самого»? Всего лишь мага. Да и то какой-то мелочи…
– Но как же… – прошептал Эльрих и отступил от меня в ужасе, – разве можно магам противиться?
– Можно, – сообщил я. – Я же воспротивился? Да и что это за маг, если от родной матери отрывает детей?
Он воскликнул в отчаянии:
– Маг мог просто велеть доставить ему двух детей определенного возраста, это его слуги перестарались. В самом деле, есть же многодетные семьи, можно набрать по одному без всякого ущерба. Но слуги поленились, схватили первых попавшихся. Но это меньший просчет, чем тот, что допустили вы.
Я сдвинул плечами.
– Подумаешь! Одному холопу отрубил руку. Но он посмел оскорбить дворянина! А так одним холопом больше, одним меньше.
