— Итак, — кашлянув и отведя глаза, подытожил Та- гер Грант, — приятных снов вам, госпожа Инэльда. Все, что вам может понадобиться, спросите у Гора. Он будет охранять вас, как всегда охраняет меня... И документы в этой комнате. — Он снова кашлянул. — За дверью, если позволите.
Вайра заметила, что в глазах Ллейна что-то мелькнуло. Но никаких особенных знаков эльф не подал, он просто встал вместе со слегка удивленным Тертом и полуросликом, вперившим взгляд исключительно в потолок, и отрывисто кивнул Отверженной, соглашаясь, очевидно, с ситуацией и с высказанным мнением капитана.
— Благодарю вас, господа, — сказала женщина, преодолевая усталость и вставая. — Спокойной ночи.
— Дверь закрывается этим большим засовом и вон тем малым, наверху. Понимаю, обычно он незаметен с первого взгляда, — пояснил полурослик, улыбаясь Вайре в полный крупных, желтых зубов рот. — Приятных вам снов.
— И тебе, шалопай.
— О-о-о, госпожа обратила на меня благосклонное внимание? Благодарю, как всегда благодарю...
«Я хочу поговорить с тобой», — мощным мысленным импульсом передала Вайра. Тинталь едва не подпрыгнул, мгновенно бледнея, зыркнул глазами по сторонам и, остановившись дрогнувшим взором на спокойном, теряющем остатки очередной улыбки женском лице, подобрал ся и сосредоточенно кивнул, будто кланяясь на прощание. Глазки его бегали.
— Герт, пойдем проверим коней, — оглянувшись в дверях, сказал Ллейн и вышел в темноту.
Воин сконфуженно поклонился, испытывая, видимо, некоторую неловкость оттого, что до сих пор не совсем понимал, что здесь все-таки происходит, и вслед за ним вышел за дверь.
Капитан и слегка бледный полурослик, словно только что извергнувший из себя пару часов мучавшие его сомнения и теперь вытирающий мокрые губы, так же коротко поклонились и вышли вслед за ними. Спокойно-мрачный гном, минуя Вайру, поднял на нее свое вырезанное из камня некрасивое и жестокое, выпуклое лицо и чему-то кивнул. Быть может, хотел сказать, мол, все хорошо, я ваш охранник. Или что-нибудь другое, но о том же. Или это просто было знакомство. Он ведь впервые хоть как-то отреагировал на нее...
Когда дверь за ними закрылась, Вайра задвинула оба засова, поискав, нашла третий у самого пола. Очень массивный, с помощью рычага выдвигающийся из-под доски у порога примерно до уровня колен. Задвинула и его.
Широко зевнула, вздохнула своим уже почти привычным мыслям о неопределенности всего происходящего и устроилась рядом с укутанной в плащ-палатку девочкой Элейни, которая ровно сопела, досматривая, наверное, очередной полный расплывчатых картин или совсем пустой сон.
Но самой ей спать было пока еще нельзя: Отверженную ждал еще один важный разговор. Прямо сейчас.
Вайра устроилась поудобнее и, сосредотачиваясь, закрыла глаза.
9
Свет мешается с тенями, причудливые клочья тумана несутся вокруг в медленном хороводе. Из темноты выплывают, одно за другим, лица друзей, незнакомцев и врагов. Черные тени внезапно складываются в единый, четкий строй, клином идущий на нее, и стремительная атака порождает в сердце ошеломление и страх.
Страх жестокий, всесильный и непобедимый. Тот, что родился вместе с ней, и останется после ее смерти, потому что более велик, всеобъемлющ и жесток, чем ее слабая, маленькая душа.
Тени рвутся вперед, она может лишь мчаться изо всех сил, пытаясь убежать от них, но уже сейчас понимает, как это бесполезно: ее преследуют не тени, сами по себе страшные настолько, что на них смертельно трудно даже оглянуться, почти невозможно заставить себя посмотреть, а глубокая ночь, сама Королева Темноты, чей далекий смех приближается, с каждым шагом становясь все слышнее.
Свора алоглазых теней гонит ее просторными залами, переходами и галереями высокого, древнего, зловеще пустого дворца, — по комнатам, полным зыбкого звездного сияния и багрового подземного огня, жар от которого охватывает ее с одной стороны, а ночной холод — с другой.
Ужас разрастается в ней, подобно черной птице, бьющейся изо всех сил в стремлении выбраться наружу, на свет, вернее, в вечную Ночь, при этом разорвав ее плоть. Ужас ведет ее вперед, несет на подгибающихся ногах, только ужас заставляет биться парализованное сердце в пустой, полумертвой груди, где живы лишь оно да черная птица; кто-то кричит позади, издалека, призывая ее, пытаясь ее спасти, — но отовсюду несется шипение гончих с пылающими глазами, и призрачный смех Хозяйки, своей сворой ведущей девочку вперед и вперед — к смерти, которой не избежать.
«Время кончается, — бьется у нее в груди, — совсем, совсем кончается, и тебе не спастись. Беги не беги, все равно конец будет один, он наступит безжалостно и скоро. Чего ты ждешь — остановись, раскрой свое сердце, отдай свои душу и плоть. Хозяйка ждет».
«Нет, — шепчет девочка, — нет. Никогда. Нет, нет...»
«Тогда ты погибнешь без возврата. И никто не сумеет тебя спасти. Ни сильный Вельх, ни прекрасный Ллейн, ни Вайра, ни даже мудрый Иллам... который, кстати, уже...»
Она влетает в длинный, бесконечный коридор, ведущий, кажется, в далекий серый тупик. Бесслезные и бессильные рыдания, бесполезные, но очень трепетные и искренние, светлые и переполненные надежной мольбы душат и раздирают ее, она исполнена надежды и любви — даже к настигающей ее Той, что смеется со всех сторон... Но коридор поглощает ее надежды, стены смыкаются со всех сторон, и путь только вперед, да, только вперед...
«Ты не добежишь, — слышится отовсюду, и свора хохочет, рыдает вместе со звуками мощного, властного, нечеловеческого Голоса. — В тебе нет ни воли, ни сил, ты совершенно никчемна. Мне жаль тебя, и я дарую тебе существо, которое Ты; прими его, стань им, будь им, живи только им...»
Девочка видит зеркало, огромное, светлое зеркало впереди, в котором отражается странная, колеблющаяся, состоящая из рваного белесого тумана фигура, стремительно обретающая плоть.
Гончие щелкают клыками уже у ее слабеющих ног, пытаясь схватить ее за икры, но пока она еще может бежать, и ужас, сводящий ее с ума, в то же время придает ей сил.
«Вот мой дар. Вот он, вот Ты. Прими его — и живи. Бессмертные любят тебя».
Отовсюду раздается гигантский, адский хохот, стенания и плач, хруст разрываемых костей, звук лопающихся жил и крови, бьющей из тел, падающей на пол огромными алыми каплями, разбивающимися на сотни, тысячи, сотни тысяч жгучих, всепроникающих частиц.
— Нет, — шепчет забрызганная кровью девочка, неверяще глядя вперед и видя приближающуюся Себя, уродливую, скрюченную, жалкую и отвратительную, перекореженную, всклоченную, грязную, бородавчато-осклизлую, беззубо-ущербную...
— Нет, — произносит она, не в силах остановиться, но не в состоянии и бежать вперед; даже ужас оставляет ее, переставая подгонять бешено бьющееся сердце. Но возникший протест слишком силен. Девочка, оказывается, не так уж бессильна и слаба. Она горда, она ужасающе, слишком, непомерно горда; гордыня ее выплескивается из глубин, где была сокрыта все это время, и она раздирающе, с ненавистью кричит в ответ:
