Это был дракон.
Черный. Даже не черный, а какой то бездонный, бледный свет терялся в нем, как в глубоком бархате, он был темнее самой абсолютной темноты. Это была невозможная чернота, живая и активная, Зимину казалось, что перед ним шевелится клякса, неуловимая и быстрая.
Дракон не мог существовать. Но он существовал. И Зимин его видел.
Дракон растворил пасть, и Зимин увидел, как голова разделилась напополам и открылась страшная пасть, заполненная белыми зубами. Дракон с шумом выдохнул, и на мох потекла сияющая горячая слюна, она попала на дерево, и то мгновенно вспыхнуло, дракон фыркнул, повалил сосну плечом и дунул, сбив пламя.
А потом дракон увидел Зимина.
На морде нельзя было различить глаз, но Зимин почувствовал, что дракон его увидел. Потому что он повернулся в сторону Зимина и замер, превратившись в камень, в котором сложно было узнать живое существо.
Зимин смотрел на дракона и плакал. Нет, ему хотелось кричать, вопить от неприличной и дикой радости и еще странного чувства, суть которого Зимин не мог понять. Но кричать и смеяться он не мог, поэтому просто плакал.
Дракон ожил вновь и вдруг оказался рядом с Зиминым, то есть совсем рядом, в нескольких метрах, громадина сместилась, не задев ни одного прутика, ни придавив мха. Зимин почувствовал себя оказавшимся в фильме. Только тот дракон, компьютерный, не годился в подметки этому, настоящему. Этот был жив и страшен, и когда он очутился рядом, Зимин все понял.
И закричал.
Дракон выдохнул.
Возвращение
Зимин открыл глаза.
По потолку еле ползла обреченная осенняя муха, Зимину стало ее жаль. Другие мухи, наверное, давно уже попрятались за подоконником и спят себе, видя сны о нескорой весне, а эта тупица не удосужилась и теперь верно приближалась к смерти.
— Очухался?
Зимин скосился влево.
Лара сидела в раскладном кресле, читала газету и ела печенье.
— Это ты? — спросил Зимин.
— Ага, — зевнула Лара. — Это я. А это ты?
— Вроде бы. Где это мы?
— Больница.
— Психбольница?
— Да нет, обычная. Районная.
Вокруг было много белого, и муха на белом весьма и весьма выделялась, а вообще вокруг была больничная палата, чему Зимин не очень удивился. Он пощупал лицо большим пальцем и обнаружил, что оно болит и намазано чем то скользким и довольно таки вонючим.
— Медвежий жир, — пояснила Лара. — А может, утиный.
— Барсучий, — сказал Зимин.
— Барсучий, это вполне. Короче, мама дала — от ожогов отлично помогает. Впрочем, ожоги у тебя не очень сильные, так, чуть. Ты где так умудрился?
— А, ерунда. Дракон приласкал.
— Я так и думала. Слушай, я говорила с главврачом, тебя отсюда выпишут хоть сейчас, надо расписку только дать.
— Расписку?
— Ну да, расписку. Что ты отказываешься от лечения и не претендуешь. Ну, и так далее.
— А я отказываюсь?
— Не знаю, если учесть, что в тебя ударила молния…
Лара покачала головой.
— В меня ударила молния? — Зимин потрогал лоб.
Вполне может быть, подумал он. Очень даже похоже. Ударила молния, душа отслоилась от тела и теперь не совпадает, находится чуть–чуть вовне.
— Значит, молния?
— Определенно, — подтвердила Лара. — Все указывает на это. Ожоги, расстройства психики, расплавленная цепочка. Доктора говорят, что молния. Заблудился в лесу, попал под грозу. Молния ударила рядом, то есть метрах в десяти, конечно. Если бы попала в тебя… Рожки и ножки остались бы. Повезло.
— Где меня нашли?
— Тебя не нашли, ты сам как то. Ты вошел в пельменную растрепанный и обожженный и набросился на дальнобойщика.
Зимин попытался вспомнить про пельменную и дальнобойщика, но не вспомнил. Помнился только дракон.
И живая тьма.
— Вообще то, Зимин, ты меня немножечко удручил, если честно. Ты зачем в отрыв то пустился? Мотоцикл бросил, по телефону мне звонил, пургу нес какую то… У тебя что, обострение гениальности?
— Что то вроде…
Зимин закрыл глаза. Голова болела, щеки пекло.
— У тебя, кажется, срыв, — сказала Лара. — Ничего, это нормально.
— Ты полагаешь?
— Ну, конечно. У тебя еще ни разу не было срыва, это даже странно. Так что тебе это даже полезно.
— А молния?
— И молния полезна. Ты как то бодрее стал выглядеть.
— Это точно молния? — спросил Зимин.
— Похоже на то. Во всяком случае, признаки весьма и весьма. А ты сам что скажешь?
— Не знаю… Мы поехали с Кокосовым…
— С каким Кокосовым? — перебила Лара.
— Ну, как с каким, с тем самым. Помнишь, на лестнице? Когда Никус тебя поцарапал. Он еще тетрадь мне дала…
— Тетрадь дома, да, помню. Но никакого Кокосова на лестнице не видела… Что за дурацкая фамилия вообще?
Зимин потер лоб и сказал:
— Кокосов. Он тогда тебя еще увидел и офигел просто… А ты еще сказала, что то про умственно отсталых героев, кажется…
— Я говорила, помню. Но никакого Кокосова на лестнице не было.
Лара поглядела на Зимина с подозрением.
— Как это не было? Я же…
— Это, наверное, молния, — сказала она. — Тебя ударило молнией, вот тебе и… пригрезилось. Ложная память.
Лара дотронулась до головы Зимина, ладонь у нее была холодная и сухая.
— Я точно помню…
Лара приложила палец Зимину к губам.
— Тише, — сказала она. — Не стоит рассказывать про разные видения.
— Да какие видения! — начал было возмущаться Зимин.
Лара сделала серьезное лицо, Зимин замолчал.
— Ты же хочешь домой? — спросила Лара.
— Хочу.
— Вот и хорошо. Сейчас схожу к главврачу. Собирайся.
— Телефон дай, — попросил Зимин.
— Зачем?
— Позвонить надо. Отцу хочу. Может, отсюда получится…
Лара поглядела на Зимина странно.
— Чего? — спросил он.
— Нет, ничего. Ты это… поседел немного. От молнии. Так что когда себя в зеркало увидишь, ты не пугайся.
— Хорошо.
Лара достала из сумочки телефон, передала его Зимину.
— Что смотришь? — спросил он.
— Да так, ничего…
