Попроси вырвать у тебя душу, словно больной зуб, и унести к облакам, чтобы охладить пыл, – так она и сделает: поднимется ввысь, да еще облака выберет такие, которые набухли дождем, сулящим свежую траву и ранние цветы.
Попроси взять все ту же душу и облечь ее плотью дерева – наутро проснешься и почувствуешь: на ветках у тебя висят яблоки, а на зеленой макушке средь листвы распевают птицы.
Попроси обратить тебя в лягушку – и будешь днями напролет барахтаться в болоте, а по ночам квакать, выводя свои лягушачьи трели.
Захочешь стать чистым ливнем – и напитаешь собою все, что есть сущего. Захочешь стать луной – и тут же увидишь внизу затерянные города, выбеленные твоим сиянием до цвета савана, туберозы и бестелесного призрака.
Сеси. Она брала твою душу вместе с мудростью и наделяла ею хоть зверя, хоть росток, хоть камень – только слово скажи.
Понятное дело, Родня к ней тянулась. Понятное дело, никто не спешил прощаться после обеда, все засиживались допоздна после ужина, не расходились далеко за полночь – и так неделю за неделей!
Так вот, четверо двоюродных братьев тоже наведались в гости.
И на закате первого дня, почитай, хором спросили:
– А можно?..
Они стояли рядком в хозяйском доме, подле ложа Сеси, а та не выбиралась из постели ночами напролет и даже в полдень, потому что родным и близким все время требовались ее таланты.
– Что «можно»? – с ласковой улыбкой переспросила Сеси, не открывая глаз. – Чего вам хочется?
– Мне… – начал Том.
– Как бы это… – сказали Уильям и Филип.
– А ты сумеешь?.. – спросил Джон.
– Перенести вас в здешнюю психушку, – угадала Сеси, – и показать, что творится в головах у дуриков?
– Точно!
– Сказано – сделано! – кивнула Сеси. – Идите к себе в сарай и ложитесь спать.
Все четверо помчались со всех ног. Улеглись.
– Молодцы. Повернулись бочком, сели торчком… и полетели гуськом! – промолвила она.
Их души вырвались наружу, как пробки. Воспарили, как птицы. Блестящими, но невидимыми иголками проникли в большие и маленькие уши, коих предостаточно было в лечебнице для умалишенных, что стояла за оврагом, у подножья холма.
– Ах! – Увиденное привело их в восторг.
Пока братья витали, где им хотелось, сарай сгорел дотла.
Домочадцы, охваченные паникой, сбились с ног, пока таскали воду, и никто не задумался, что же хранилось в том сарае, куда подевались братья-летуны и к чему приложила руку Сеси, которая сейчас крепко спала. До того безмятежен был сон общей любимицы, что она даже не услышала, как завывает пламя, и не ужаснулась, когда рухнула крыша, похоронившая четыре факела в виде человеческих фигур. А двоюродные братья не сразу сообразили, каково будет жить дальше, если от тела остался один пшик. Но вскоре небеса содрогнулись от немого грома: он прокатился по всей округе, дал пинка бестелесным духам погибших братьев, раскружил их четверку на крыльях ветряной мельницы и опустил на ветки деревьев. В это мгновение Сеси охнула и спустила ноги на пол.
Подбежав к окошку, она выглянула во двор и закричала так, что братья пулей примчались домой. А ведь до того как грянул гром, все четверо находились в разных палатах: они отворяли дверцы в головах умалишенных и сквозь вихри конфетти разглядывали многоцветье безумия и темную радугу кошмаров.
Родичи замерли вокруг пожарища. На крик Сеси все как один обернулись.
– Что тут стряслось? – прокричал Джон из ее уст.
– Да объясните же! – слетели у нее с языка слова Филипа.
– Ну и дела! – охнул Уильям, обводя двор ее глазами.
– Сарай сгорел, – сказал Том. – Нам каюк!
Черная от сажи, пропахшая дымом Родня, которая теперь смахивала на шутовскую похоронную процессию, в остолбенении глядела на Сеси.
– Сеси! – разгневалась Матушка. – Ты не одна? Кто там у тебя?
– Это я – Том! – прокричал Том ее губами.
– И я – Джон.
– Филип.
– Уильям!
Духи отзывались языком Сеси.
Родня замерла в ожидании.
Тогда четыре молодых голоса хором задали самый последний, сокрушительный вопрос:
– А вы хоть одно тело спасли?
Родичи так и ушли в землю на целый дюйм, пришибленные ответом, который не отважились вымолвить.
– Погодите-ка… – Сеси оперлась на локти, чтобы ощупать подбородок, лоб и губы, за которыми теперь точно так же опирались на локти четверо бойких призраков. – Постойте, а что мне с ними делать? – Ища ответа, она вглядывалась сверху в лица родичей. – Не могу же я таскать с собою двоюродных братьев! Им не ужиться у меня в голове!
Что еще она кричала после этого, какие слова четверки братьев перекатывались, точно камешки, у нее под языком, что отвечали на это родичи, метавшиеся, как паленые куры, по всему двору, – никому не ведомо.
Потому что в этот миг, словно в день Страшного суда, рухнули стены сарая.
Огонь с глухим ревом улетал в дымоход. Октябрьский ветер так и норовил прильнуть к черепице, чтобы подслушать беседу, которую вела собравшаяся в столовой Родня.
– Если получится… – заговорил Отец.
– Никаких «если»! – воскликнула Сеси, у которой глаза делались то синими, то желто-зелеными, то карими, то почти черными.
– …хорошо бы парней наших куда-нибудь определить. Найти для них временный приют, а уж после, когда подберем каждому новое тело…
– Чем скорее, тем лучше, – донеслось изо рта Сеси: грубый голос, потом тонкий, грубый – тонкий, без всяких переходов.
– Джозефа можно подселить к Биону, Тома – к Леонарду, Уильяма – к Сэму, а Филипа…
Поименованные дядья насупились и зашаркали подошвами по полу.
За всех высказался Леонард:
– Недосуг нам. И так забот по горло. У Биона – лавка, у Сэма – ферма.
– Как же так… – У Сеси со стоном вырвалось четырехголосое отчаяние.
Отец в потемках опустился на стул:
– Вот беда! Неужто среди нас не отыщется добряк, у которого времени хоть отбавляй, да к тому же имеется свободный уголок на задворках сознания или в трюме подсознания? Добровольцы! Встать!
Тут родичи похолодели: со своего места поднялась Бабушка, тыча куда-то тростью, как ведьма – помелом:
– Вот кому время девать некуда. Вот кого я предлагаю, выдвигаю и к сему прилагаю!
Словно марионетки на одной веревочке, все изумленно повернулись в ту сторону, где сидел Дедуля.
Дедуля вскочил, как от выстрела.
– Ни за что!
– Молчок! – Бабушка опустила веки в знак того, что вопрос закрыт, сложила руки на груди и что-то промурлыкала. – У тебя времени пруд пруди.
