– Пускай, – сказал он.
Она не поднимала на него взгляда. Он молча взял ее за локоть и увлек за собой.
Глядя на свои незагорелые ноги, она дошла вместе с ним до края прохладного оврага, на дне которого, меж замшелых, поросших ивами берегов, струилась бесшумная речушка.
Он помедлил. Еще немного – и она подняла бы глаза, чтобы убедиться в его присутствии. Теперь они стояли на освещенном месте, и она старательно отворачивала голову, чтобы ему было видно только ниспадающую темноту ее волос и белизну предплечий.
Он сказал:
– Ты не обязана заходить дальше. В какой стороне твой дом? Можешь отправляться к себе. Но если убежишь, больше не приходи – я не стану такое терпеть ночь за ночью. Это не по мне. У тебя есть выбор. Хочешь – беги!
Мрак летней ночи вдохнул ее спокойное тепло.
Ответом была ее рука, потянувшаяся к нему.
* * *
На следующее утро, спустившись по лестнице, Хэтти застала бабушку, тетю Мод и кузена Джейкоба, которые за обе щеки уминали остывший завтрак и не сильно обрадовались, когда она тоже подвинула себе стул. Хэтти вышла к ним в унылом длинном платье с глухим воротом. Ее волосы были собраны в небольшую тугую кичку; на тщательно умытом лице бескровные губы и щеки казались совсем белыми. От подведенных бровей и накрашенных ресниц не осталось и следа. Ногти будто никогда не знали сверкающего лака.
– Опаздываешь, Хэтти, – как сговорившись, протянули все хором, стоило ей только присесть к столу.
– На кашу не налегай, – предостерегла тетя Мод. – Уже полдевятого. В школу пора. Директор тебе задаст по первое число. Нечего сказать, хороший пример учительница подает ученикам.
Все трое сверлили ее глазами. Хэтти улыбалась.
– За двенадцать лет впервые опаздываешь, Хэтти, – не унималась тетя Мод.
Все так же улыбаясь, Хэтти не двигалась с места.
– Давно пора выходить, – сказали они.
В прихожей Хэтти прикрепила к волосам соломенную шляпку и сняла с крючка свой зеленый зонт. Домочадцы не спускали с нее глаз. На пороге она вспыхнула, обернулась и посмотрела на них долгим взглядом, будто готовилась что-то сказать. Они даже подались вперед. Но она только улыбнулась и выскочила на крыльцо, хлопнув дверью.
Большой пожар
1949
В то утро, когда разгорелся большой пожар, домочадцы оказались бессильны. Пламенем объяло мамину племянницу Марианну, которая гостила у нас, пока ее родители путешествовали по Европе. Так вот: никто не сумел разбить стекло установленного на углу огнетушителя в красном кожухе, чтобы, щелкнув тумблером, включить систему борьбы с огнем и вызвать пожарных в железных касках. Вспыхнув ярче целлофановой обертки, Марианна спустилась в столовую, издала то ли вопль, то ли стон, плюхнулась на стул и едва притронулась к завтраку.
Мама с отцом так и отпрянули – на них повеяло нестерпимым жаром.
– Доброе утро, Марианна.
– А? – Марианна посмотрела сквозь них и рассеянно произнесла: – А, доброе утро.
– Как спалось, Марианна?
На самом-то деле они знали, что ей вообще не спалось. Мама налила Марианне воды, и все ждали, что в девичьих руках из стакана повалит пар. Бабушка, устроившись в своем обеденном кресле, изучила воспаленные глаза Марианны.
– Да ты нездорова, только это не вирус, – заключила она. – Под микроскопом и то не разглядишь.
– Что-что? – переспросила Марианна.
– Любовь – крестная мать глупости, – некстати высказался отец.
– Все пройдет, – обратилась к нему мама. – Это только кажется, что девушки глупенькие, – потому что любовь плохо влияет на слух.
– Любовь плохо влияет на вестибулярный аппарат, – сказал отец. – От этого девушки падают прямиком в мужские объятия. Уж я-то знаю. Меня чуть не раздавила одна молодая особа, и могу сказать…
– Тише ты! – Мама, покосившись в сторону Марианны, нахмурилась.
– Да она не слышит: у нее ступор.
– Он сейчас подъедет на своей колымаге, – шепнула мама, обращаясь к отцу, словно Марианны рядом не было, – и они поедут кататься.
Отец промокнул губы салфеткой.
– Неужели наша дочь была такой же, мамочка? – спросил он. – Что-то я подзабыл – она уж давно самостоятельная, столько лет замужем. Не припоминаю, чтобы она так же глупила. Когда девушка в таком состоянии, у нее ума не заметно. Мужчину это и подкупает. Он себе думает: «Симпатичная дурешка, обо мне мечтает, женюсь-ка я на ней». Женился, а наутро просыпается – мечтательности как не бывало, откуда ни возьмись мозги появились, барахло уже распаковала, лифчики-трусики по всему дому развешивает. Того и гляди, в бечевках и веревках запутаешься. А мужу из целого мира остается крохотный островок – гостиная. Потянулся за медом, а угодил в медвежий капкан; радовался, что поймал бабочку, а пригляделся – оса. Тут он начинает выдумывать себе увлечения: филателия, масонство, а то еще…
– Хватит, сколько можно! – вскричала мама. – Марианна, расскажи-ка нам про своего молодого человека. Как его там? Айзек ван Пелт, верно?
– Что-что? А… да, Айзек.
Всю ночь Марианна металась в постели: то хватала томик стихов и разбирала витиеватые строки, то переворачивалась со спины на живот, чтобы поглядеть в окно на сонный мир, залитый лунным светом. Всю ночь ее истязал аромат жасмина и мучила необычная для ранней весны жара (а термометр показывал пятьдесят пять по Фаренгейту
[1]
). Загляни кто в замочную скважину – увидел бы в кровати полудохлого мотылька.
А наутро она встала перед зеркалом, хлопнула в ладоши над головой и спустилась к завтраку, едва не забыв натянуть платье.
За столом бабушка то и дело чему-то посмеивалась. Наконец она не выдержала и сказала вслух:
– Надо покушать, детка, а то сил не будет.
Тогда Марианна отщипнула кусочек тоста, повертела его в пальцах и откусила ровно половинку. В этот миг за окном взвыл клаксон. Это приехал Айзек! На своей колымаге!
– Ой! – воскликнула Марианна и пулей вылетела из-за стола.
Юный Айзек ван Пелт был приглашен в дом и представлен родне.
Когда Марианна в конце концов укатила, отец опустился в кресло и утер пот со лба.
– Ну и ну. Это уже ни в какие ворота…
– Да ведь ты сам говорил, что пора ей ходить на свидания, – поддела мама.
– Не знаю, кто меня за язык тянул, – сказал отец. – Но она тут околачивается уже полгода, и еще столько же осталось. Вот я и подумал: если бы ей найти подходящего парня…
– …и выйти за него замуж, – мрачно проскрипела бабушка, – то она бы от нас быстренько съехала, правильно?
