Мистер Сполдинг встретился глазами с мистером Хеттом.
– Хелен Ферри, Том Фоули, Генри Мастерсон – все приказали долго жить.
– А как там… эта… Элейн Филлипс? – Мистер Хетт осторожно покосился на жену. Жена хлопнула ресницами.
– Элейн Филлипс? – переспросил мистер Сполдинг. – А ты не слыхал? Как вы с Литой поженились, она тут же подала на развод и уехала жить в Огайо.
– Вот оно как, – только и сказал мистер Хетт.
Жена испепелила его взглядом.
– А через год ее не стало, – добавил мистер Сполдинг.
– Что? – вскричал мистер Хетт.
Миссис Хетт одарила кроткой улыбкой стену и достала платочек, чтобы промокнуть нос. Платочек скрыл от мужа ее губы. Сам мистер Хетт уставился на ковер.
Теперь женщины могли без помех перебрать имена.
Гасси Сондерстром? Жив покуда. Так-так. Беренис Холдридд? Умерла. Так-так! Талита Мартин? Скончалась! Кто бы мог подумать? Каждый уход отмечался вздохами; короткие смешки и возгласы удивления помечали каждое дерево, которое еще скрипело, но стояло и зеленело. Милдред Партридж? Лили Джонсон? Элна Сундквист? Умерла, умерла, умерла.
Миссис Хетт, преобразившись в некую Сильвию Гэмвелл, забежала в кафе при аптеке, съела кусочек недоброкачественного пирожного, доковыляла до автобусной остановки и рухнула замертво, чем обрекла себя на вскрытие, свидетелями которому стали мистер Хетт и чета Сполдинг. Тщательное исследование показало: у нее в организме скопилось такое количество яда, образовавшегося из протухшего крема, что изо всех внутренностей буквально вырывались фосфоресцирующие пары, напоминавшие об огнедышащих драконах. Миссис Хетт столь достоверно изобразила предсмертную агонию мисс Гэмвелл, что остальные сочли за лучшее перебраться от стола на диван.
– А нечего ходить в низкопробные кафешки, – отрезала миссис Хетт.
– Я, например, торты всегда сама делаю, – сказала миссис Сполдинг. – Лучше уж дома умереть, по своей вине!
– Ну-ну. – Миссис Хетт запила хохот глоточком кофе. – Моя подруга Элма как-то сделала домашний маринад из овощей. Не могла нарадоваться, что свадьбу решили справлять дома, в субботу; а через десять дней женишок ее уже гулял с другой и знай посылал венки на городское кладбище.
Один из мужчин поинтересовался:
– Как твой бизнес, Уилл?
– Не жалуюсь, – ответил другой. – Курить людям всегда охота, даже в трудные годы.
– Между прочим, я когда-то заболела, попив обыкновенной воды, – сообщила миссис Хетт. – Вы в школе смотрели в микроскоп? В каждой капле воды кишит миллион паразитов. Открывая водопроводный кран, мы набираем в стакан миллиарды этих тварей.
Со смертью как таковой было покончено. Теперь настало время прогнозов. Каждого из горожан предстояло подвергнуть обсуждению, чтобы вынести суровый вердикт. Ничего не стоило прикинуть, сколько еще протянет мистер Талмедж, проскрипит Нэнси Джиллетт и продержится Элеанора Свифт. Все трое уже высохли, как щепки, губы скривились после инсульта, руки стали на ощупь ледяными. Все поставили на мистера Талмеджа, будто на ярмарочного силача.
– По моему убеждению, он доживет… лет этак… до семидесяти… нет! До семидесяти пяти!
Миссис Хетт презрительно сощурилась.
– Милая моя, да он вот-вот рассыплется в прах, как лампочка, брошенная об стену. В чем только душа держится! Он и полгода не протянет. Равно как и Нэнси Джиллетт – как раз сегодня ее видела!
Вскоре прогнозы сделались безымянными. От личностей разговор перекинулся на смертельные случаи в масштабах страны.
В гостиной бились самолеты. Факелами вспыхивали железнодорожные составы. Мужчины преспокойно курили свежие сигары под молчаливые вопли жертв. Даже не стараясь увернуться, они ровно сидели на задницах в мягких креслах, а подле них сталкивались машины и тела пассажиров лепешками впечатывались в стену.
– …обгорел так, что опознать не смогли…
– …споткнулась на рельсах и упала… прямо под колеса поезда… собрали по кусочкам…
– А вот еще в Меллинтауне одна женщина… Муж приходит домой… а она в постели… с другим… Ну, муж и пристрелил их обоих, а потом сам застрелился.
Пока женщины ахали и обдавали друг дружку своим дыханием, как запахом духов, мужчины неторопливо вели прямой, откровенный разговор без всяких экивоков.
– Помнишь Чарли Несбитта – он еще выбросил загоревшийся матрас из отеля «Кларк» при всем честном народе? Умер в прошлом году.
– Старина Чарли – не могу поверить! – Они переглянулись. – А мы-то с тобой еще небо коптим. Что тут скажешь…
Женщины содрогались, кудахтали и как полоумные хохотали над чем попало. Сообща они перевернули несколько автомобилей, вытряхнули останки пассажиров и пристально рассмотрели. Изображая из себя следователей, собрали по частям зловещую головоломку – расчлененный труп жестоко изнасилованной девушки. В завершение каждого эпизода они прихлебывали кофе, чтобы прополоскать рты, и заводили все сначала.
Наконец, когда энтузиазм сошел на нет, а кофейник опустел, они заерзали и вскоре затронули вопрос, который в тот осенний вечер буквально висел в воздухе.
О самих себе. О собственном самочувствии.
Ах, миссис Хетт все еще мучилась желчнокаменной болезнью, но старалась бодриться.
У миссис Сполдинг тоже были причины для беспокойства. Она твердо знала, что у нее рак желудка. А как мистер Хетт? Здоров?
Мистера Хетта преследовал радикулит.
Ох, мистер Сполдинг тоже страдал радикулитом, да еще как. Бывало, после девяти утра совершенно не мог спать.
– Какие мелочи, право! – Миссис Хетт победно улыбнулась. – Вот мистер Хетт иногда лежит в постели аж до полудня!
– Разумеется, – произнесла миссис Сполдинг, поправляя прическу, – мы с Леонардом собираемся дожить до глубокой-глубокой старости. У нас и наследственность хорошая.
– У нас тоже, – мгновенно парировала миссис Хетт.
Миссис Сполдинг загибала пальцы.
– Моя мать дожила до восьмидесяти пяти, отец – до девяноста…
– По-моему, ты говорила, что он скончался в шестьдесят три года…
– Кто? – Визгливо. – Папа? – Смех. – Ничего подобного. В девяносто лет был как огурчик!
– А кто же у вас в роду стал инвалидом в шестьдесят лет?
– Инвалидом? – Во взгляде миссис Сполдинг – неподдельное изумление. – А! Ты, наверное, перепутала его с кузиной Вильмой. То есть с моей троюродной сестрой Вильмой…
– Неважно. – Миссис Хетт повела плечами. – У меня в роду все жили до девяноста. У Билла – то же самое. Нам обеспечена долгая-долгая жизнь.
– Было бы здоровье. Что за радость долго жить, если будешь мучиться всякими болячками. Хорошо, если камни в желчном пузыре тебя не доконают.
