Я не оглядывался, не гроссграфье дело следить за порядком перемещения войск, знаю только, что за рыцарями выедут легкие конники. Сейчас позади, а как только минуем владения барона Эстергазэ, что уже давно не его владения, поскачут вперед и в стороны. Это выдвинутые далеко вперед глаза и уши большого неповоротливого войска.
На стенах кое-где еще с ночи пылают факелы, глубокая тень лежит в долинах и распадках. Солнце только поднимается, а мы уже вброд перешли реку, разведчики заранее выведали, где после половодья намело песка, а то нечистый каждой весной мель перетаскивает в другое место, чтобы праведные христиане сдуру тонули на неожиданно появившейся глубине.
Лошади выбирались на тот берег, шумно отряхивались, кое-где строй нарушился, но сотники покрикивают на десятников, те орут на вверенных им героев, и снова тяжелый гул копыт, всхрапыванье тысячи конских ноздрей, позвякивание металла…
Тяжелая масса войск двигается длинной извилистой змеей. Раньше мне такое построение всегда казалось нелепым, слишком легко его разрезать на части ударами сбоку, только теперь вижу мудрую целесообразность.
Я на верном Зайчике и с ликующим Псом держался во главе передового отряда. Вперед унеслись только разведчики на легких конях, некоторые даже не подковывают своих любимцев, чтобы не снижать скорость. Мы двигались уверенно и неторопливо, за спиной земля гудит и стонет под копытами бронированных коней с тяжеловооруженными всадниками.
Барон Альбрехт ругнулся, я проследил за его взглядом. На холме черный обгорелый остов ветряной мельницы. Толстые бревна слегка обуглились, но выдержали, зато крылья сгорели, вместо крыши провал, как в кратере вулкана.
Растер нахмурился, с его хозяйственностью это кажется безумным расточительством. Что может быть чудовищнее сожженной мельницы, здесь же мололи зерно в муку, из которой пекут хлеб, а эти сволочи вот так нехорошо. Ну добро бы людей поубивали, не жалко, новые нарожаются, это само собой восполняется, а вот дело рук труда человеческого само не растет, как деревья или бурьян.
- Мы это прекратим, - сказал я веско. - Пусть назовут самодуром и тираном, но междоусобных войн в Армландии отныне не будет. А кто попытается разжечь пожар войны - того мягко осудим с отсекновением головы и конфискацией земель.
Сэр Растер шумно вздохнул.
- Жестко…
- Думаете, не поддержат?
Он сказал с непривычной для него осторожностью:
- Не должны. Это посягательство на вольности.
- Понимаю, - сказал я с тоской. - Сам такой. Но если наглядно показать преимущества мирной жизни?
Он посмотрел на меня в недоумении:
- А какие в мирной жизни преимущества?
Я подумал, засмеялся в неловкости.
- В самом деле… Преимущества видны только тем, кто привозил зерно на эту мельницу, а теперь перетирает его в ручной, а то и вовсе толчет в ступке. Мы же птицы высокого полета! У нас на гербах орлы, львы и прочие вепри. Что хоть и не птицы, но еще те голуби мира…
Он поежился.
- У вас, сэр Ричард, на гербе вообще что-то непонятное и страшное, но я уж молчу. Я понял, понял! Когда разорены земли, то лорду не на что даже боевого коня купить, а не то чтобы собрать войско. Но если мы не собираемся воевать, то какая разница: цела эта мельница или сгорела?
- Мы не собираемся нападать, - подчеркнул я. - Это совсем другое дело! А вот сдачу нападающим давать обязаны. Даже заранее. Где бы те ни находились. И даже если они еще не подозревают, что собираются вскоре напасть на мирные земли Армландии. Мы должны уметь защищать демократию, истинные ценности и мирный труд. Для этого нужно хорошо видеть угрозы нашим истинным ценностям и уметь их пресекать быстро и окончательно. Так что об армии позаботимся, сэр Растер! И прохлаждаться ей в такое неспокойное для нашей мирной страны время не дадим.
Он просветлел лицом, Макс тоже вздохнул с облегчением, только барон Альбрехт взглянул с беспокойством.
- Сэр Ричард, одно словечко меня беспокоит…
- Какое?
- Окончательно.
Я отмахнулся:
- Не берите в голову. Обычный популизм. Окончательно не был решен ни один из вопросов, мучивших цивилизацию. Но все равно все обещают именно окончательное и бесповоротное решение! Красиво звучит, и сам в это время выглядишь таким решительным и уверенным, что за тобой порой идет даже оппозиция.
Он оглянулся, но за нами вдали блестят только доспехи рыцарей и украшения на конях. Пыли еще нет, ее наглотаются те, кто начинает войну в разгаре лета.
- Главное, - проговорил он, - чтобы и другие видели эту уверенность и решительность. За колеблющимся вождем не пойдут.
Мне показалось, что поглядывает испытующе. Уловил, что моя уверенность и решимость проводить крутые реформы тает с ростом моего могущества. Это как грузчик или дровосек, что за кружкой пива уверенно и громогласно рассуждает с такими же тупоголовыми, как бы он обустроил страну, какие бы ввел законы и как бы все стало хорошо и замечательно. По мере того как постепенно из шкуры дровосека переползает в шкуру властелина судеб, то решимость испаряется, как утренний туман под лучами жаркого солнца.
И все потому, что с ужасом видишь, как все непросто. И личная супермощь, и волшебный меч, а у меня их уже с десяток, никак не поможет.
А помешать сумеет.
Глава 5
Мы старались держаться на прогреваемой солнцем стороне, проскакивая по верхушкам пологих холмов, где земля уже сухая и горячая.
Я чувствовал, как нарастает возбуждение: в красных с черным одеждах несемся с грохотом копыт, за плечами реют плащи, как громадные крылья, кровь двигается быстрее, вскипает, жажда полета распирает грудь, я уже не прячу лицо от встречного ветра, в ушах грозная музыка натиска и победных свершений, а впереди необъятный мир для захвата, грабежа и моей беспредельной власти!…
И хотя умом понимаю… Ну, что-то да, понимаю, но что такое ум, как не мелкий слуга на побегушках всемогущего инстинкта? И что такое инстинкт, как не основное орудие в руках Самаэля?
День за днем мы ломились через владения лордов, считавших себя независимыми от всякой власти над ними. Кое-кто выражал недовольство моим самоуправством, мол, не испросив разрешения, происходит топтание их земли, но если не сопротивлялись, я просто заносил их в список тех, с которыми еще работать и работать.
Один из самых независимых и слишком гордых, чтобы даже посчитаться с той силой, что прет за мной следом, попробовал возражать и даже выставил заслон на дороге к переправе.
Оставив сэра Альбрехта решать проблему с транзитными затруднениями, я двинул Растера сразу к замку. Там растерялись и не успели организовать оборону, хотя мост вообще-то поднят, а решетка опущена.
Растер возликовал, не зря же еще снег не растаял, а он уже гонял целые отряды к стенам моего замка, оттачивал каждое движение, чтобы ни сучка ни задоринки.
