Рыцари ели и прислушивались краем уха, только Макс смотрел с мукой в ясных глазах.
- А теперь?
Я сказал мягко:
- Макс, я не стал грешником. Во всяком случае, не стал им большим, чем был. Просто поднялся еще на одну ступень и понял вдруг, что у простых людей душа и тело едины. Ну, как если красную и синюю глину перемешать, то уже не отделить потом одну от другой. Простые люди еще не настоящие христиане! Все еще не настоящие. Потому когда грешат телом, у них грешит и душа. Для них и написаны заповеди!
Он потряс головой, в глазах смятение все росло.
- Для них? А для нас?
- Для них, - сказал я терпеливо, - только для них! Потому что их, простых людей, надо еще долго вытаскивать из животного состояния. Но тот, кто уже вылез… это я так гордо о себе, те осознали вслед за мною, красавцем, что плотские утехи, если не злоупотреблять, вовсе не затрагивают и не пачкают душу. Кесарю кесарево, как сказано в Писании. Потому остаюсь паладином, когда встаю из-за накрытого стола, где в удовольствии вкушал роскошные яства, или когда вылезаю из женской постели. А что я паладин, а не прикидываюсь им, проверить очень просто…
Он сказал торопливо очень виноватым голосом:
- Знаю-знаю, вы вчера одним прикосновением залечили рану кузнецу. Просто все это так…
Он замялся, смотрел честными и строгими глазами праведника, который не волен уходить из грешной жизни в мир аскезы, здесь надо сделать так много, однако хочет оставаться как можно более безгрешным.
- Необычно? - подсказал я. - Непривычно?
- Да, сэр Ричард. И вразрез с тем, что я слышал от святых отцов.
- Они говорят правду, - успокоил я. - Но эта правда - для большинства. Человек, увы, животное злобное и похотливое. Однако, если сможешь жить в мире похоти и чревоугодия, но заниматься делом и не впадать ни в то ни в другое… ты останешься чист. Главное, что душа твоя никакой похотью не занимается. А Господь все видит, Макс! Кто-то в самом деле проходит через грязь и не пачкается, а кого-то на ночь запри в чистейшей комнате - утром обнаружишь по горло в грязи!
Рыцари снова стали поглощать пищу медленнее, по скорости работы челюстей могу определить, когда врубаются с ходу, а когда задумываются и стараются понять и проверить на соответствие со своими нравственными правилами.
Макс вскрикнул шокированно:
- Сэр Ричард, как можно?
- Всю грязь человек носит в себе, - объяснил я, - мир без человека вообще не знает грязи.
Он пробормотал в смятении:
- Но как пройти через грязь и не испачкаться? Так разве бывает?
- Можно вообще раствориться, - сказал я зловещим голосом. - Ага, страшно? Это смотря кто ты есть в этом мире. В смысле, алмаз или кусок сахара.
Он перекрестился и прошептал торопливо:
- Да будет и дальше над вами милость Господа, сэр Ричард!
Я тоже перекрестился и ответил смиренно:
- Аминь. Ты ешь, ешь! А то все уже перешли на сладкое, а ты холодную рыбу никак не осилишь.
Возвращались с развернутыми знаменами и с бодрой походной песней. И хотя орали не о воинских подвигах, а о бабах, но в песнях главное, как поют, с каким настроем. А так понятно, лучшие песни про коней и женщин, а о подвигах рассказывать лучше в длинных и красочных балладах.
Я едва успел принять рапорт Растера, что и как за время моего отсутствия, как в зал вбежал оруженосец Макса:
- Ваша светлость, к вам гости!
Я поинтересовался рассеянно:
- Лично ко мне? Или вообще? Если вообще, пусть примет барон Альбрехт. Или сэр Растер.
Он переступил с ноги на ногу, лицо смущенное, развел руками:
- Они не к вам лично, но… по вашему делу.
- У нас общее дело, - ответил я. - Пусть кто-нибудь примет.
Он остался на месте, ответил дрожащим голосом:
- Осмелюсь возразить, но мой хозяин настаивает, чтобы приняли именно вы.
Я сказал недовольно:
- А что с ними такое особенное? Почему Макс так непривычно настойчив? На него не похоже.
Он развел руками:
- Вообще-то ехали не к вам…
- Так в чем дело?
Он договорил:
- Они ехали к барону Эстергазэ. По очень важному делу.
Я насторожился, сказал угрюмо:
- К Эстергазэ?… Хорошо, веди их сюда. Посмотрим, что у них общего с такой сволочью.
Альбер и Растер переглянулись, Альбрехт предложил настороженно:
- Я распоряжусь насчет дополнительной стражи!
Я отмахнулся:
- Да кто что-то задумает недоброе в нашем же замке? Тем более Макс сообщает, что прибыли рыцари.
- А вдруг не рыцари? - спросил Растер. Поймал мой взгляд, пояснил: - Доспехи можно напялить на каждого.
Альбрехт встал с ним рядом, чем-то очень вдруг похожий, добавил значительным голосом:
- Сэр Ричард, не пренебрегайте! Потеряете осторожность - погибнете. Добро бы только вы, не жалко, но и мы все с вами… понесем ущерб. Некоторый.
- Спасибо за поддержку, - сказал я. - И вообще за ласковые слова.
Он ехидно ухмыльнулся:
- Не нравится, когда перенимаю вашу манеру? Но главное, как вы сами говорите, чтобы подействовало.
- Подействовало, - согласился я. - Давайте охрану. Я вспомнил, каких орлов иногда встречал… Причем и на той стороне.
- На той? - спросил Растер жадно. - Значит, все-таки побывали в аду? И кого из наших видели?
Рыцари вошли плотной группой, я сразу ощутил боевую спайку прошедших вместе через огонь и воду, когда без слов понимают, кому с какой стороны держать оборону, и когда готовы драться, пусть даже у противника впятеро больше людей.
Одежда потрепана, латы со следами жестоких ударов, я различил вмятины от топоров и молотов, не говоря уже о длинных царапинах, оставленных мечами.
Остановились, один сделал два шага вперед и тоже остановился. Злое настороженное лицо с плотно сжатыми губами, мощные надбровные кости, узкий нос, поблескивающие в глубоких впадинах близко посаженные глаза. Мне он сразу не понравился, чем-то напомнил герцога Мордвента, который едва не зарубил меня в первый же день.
- Сэр Ричард? - спросил он с великим сомнением. - Я граф Дармштадт из герцогства Брабантского. До нас дошел слух, что вы в плену у барона Эстергазэ.
Я охнул:
- Далеко же вы забрались!
- Это вы далеко, - возразил он. - Сэр Ричард, мы посланы герцогом Годфригом Валленштейном.
Я не сводил с него изумленного взгляда.
- Из самого Брабанта?
