Эмма, как оказалось, была не просто хозяйка, а внимательная хозяйка. Для дяди Бори она принесла подарок – стопку старых английских газет, где на последней странице нашлись задачки по бриджу. Дядя Боря, который в это время смотрел с Симой мультики по детскому каналу (видимо, он еще не всю программу изучил), подскочил, стиснул Эмму в объятиях и закружил. Хозяйка хоть и была слегка ошарашена, но совсем не возражала против кружения. Сима с недоумением смотрела на дядю Борю – ее он так никогда не кружил. Тетя Наташа и вовсе застыла с тарелкой в руках. Вообще-то это она всегда была звездой, которую мужчины должны были хватать в охапку и кружить, кружить. Это она все тридцать лет брака, даже во времена жесточайшего дефицита, через своих многочисленных родственников обеспечивала мужа свежими продуктами и терпела его увлечение бриджем. Вообще-то это она хотела выйти замуж и совсем не ожидала, что ее муж годится хоть на что-то. И вот теперь он кружит англичанку, которой, по мнению тети Наташи, уже сильно за шестьдесят, женщину, которая не знает, что такое краска для волос, и не просто кружит, а стискивает в объятиях.
Свидетелем этой сценки оказался еще один человек – тихий милый садовник, который приходил раз в неделю. Пожилой немногословный мужчина очень понравился маме, поскольку всегда срезал для нее одну розу. Розы были страстью садовника. К другим цветам он оставался равнодушен, зато розовые кусты подрезал с такой любовью, что мама завидовала цветам. Мама могла подолгу сидеть на террасе и смотреть, как садовник орудует ножницами, как бережно приподнимает бутоны, как ласково снимает с куста сухие листья. До всего остального сада ему не было никакого дела. Сад был заросший, кусты обстрижены наспех, трава – косо. Зато розы были вне всяких похвал. Так вот, держа в руках розу, садовник вошел в дом, поскольку дверь, как всегда, была открыта, и увидел дядю Борю, который изображал Ромео. Садовник молча положил розу на стол и вышел. Но тут случилось странное с Эммой. Она подергала ногами, чтобы дядя Боря ее опустил, и достаточно резко высвободилась из его объятий. Хозяйка кинулась за садовником, что-то говоря ему по-гречески.
– Что это с ней? – удивилась тетя Наташа, которая собиралась убить дядю Борю, но не знала, каким способом.
– Ничего, – ответила мама. – Садовник – муж Эммы.
– Не может быть! – ахнула тетя Наташа и временно решила не убивать дядю Борю.
– Почему не может? Он очень милый, – возразила мама.
– И он ее до сих пор ревнует! – Тетя Наташа вернулась к мыслям об убийстве дяди Бори. – Какие отношения! Какой мужчина! А она? Совсем его не ценит! Ну, где справедливость? Почему таким женщинам (тетя Наташа произнесла это с презрением) достаются такие мужчины (что было сказано с восхищением)!
– Между прочим, еще большой вопрос, кому повезло. Она – хозяйка, а он – просто садовник, – заметила мама, которая, если бы не папа и мы с Симой, точно стала бы предводительницей феминисток и борцом за права женщин.
– Значит, он благородный. – Тетя Наташа переключилась с возмущения собственным мужем на восхваление чужого. – А то, что он занимается розами, говорит о его тонкой душе! Не то что у некоторых (тетя Наташа пальнула взглядом в дядю Борю, но тому уже было все равно – он погрузился в газетный бридж. Впрочем, тетя Наташа всегда говорила при дяде Боре так, будто его нет в комнате).
– Ты бы хотела, чтобы дядя Боря тоже был садовником? – уточнила мама.
– Ну что ты все переворачиваешь? Может, у него есть другие таланты! Раз Эмма ради него бросила свою Англию и переехала жить сюда.
– Ради мужа она, между прочим, выучила его родной язык, а он так и не удосужился выучить английский. – Мама, как всегда, защищала женщин. – И она, я в этом не сомневаюсь, приносит доход в семью. И обеспечивает и себя, и мужа!
– Я тоже обеспечиваю мужа! – почти закричала тетя Наташа.
– Но ты же не научилась играть в бридж! – не сдавалась мама.
– Еще чего не хватало! – фыркнула тетя Наташа.
Мама с тетей Наташей разошлись по комнатам, и каждая осталась при своем мнении.
За ужином разговор вернулся к тому, кто ради кого что делает. Мы нашли, точнее, мама нашла, поскольку за еду отвечает она, маленькую таверну. Мама сказала, что, пока она не наладила регулярную поставку рыбы и мяса в наш дом, она просто не знает, чем нас кормить (замороженную еду из супермаркета мама обходит стороной, и мы можем умереть с голоду, но она ни за что не приготовит нам мясо, которое пережило ледниковый период в морозильной камере). На вывеске перед таверной значилось, что там готовят настоящую итальянскую пиццу, пасту и все остальное – тоже итальянское. Маме понравился вход и белье, которое сушилось на втором этаже дома-таверны. Она успела разглядеть, что на веревке развешаны детские вещи, и решительно вошла внутрь. Оказалось, что она заметила не только детские вещи, а это для нее является гарантией качественной пищи и душевной атмосферы, но и дрова, которые были сложены в аккуратную поленницу. Нас вышел встречать официант – спокойный молодой парень, который говорил очень тихо. Почти так же, как наш папа. Папе, кстати, он сразу понравился. Как и обстановка – музыка в таверне была еле слышна. А столики выходили на крошечный, на три шезлонга, пляж между камнями.
– У вас действительно настоящая итальянская кухня? – строго спросила мама: когда речь о еде, она всегда становится очень строгой. – Пицца настоящая или замороженная?
– Настоящая, – спокойно ответил официант.
– И вкусная? – уточнила мама.
Официант показал на пустые тарелки, которые только что собрал со стола.
– И у вас есть настоящая печь? – спросила мама.
– Да, хотите посмотреть? – нисколько не удивился тот.
– Хочу, – ответила мама и отправилась на кухню, как будто всю жизнь знала дорогу именно на эту кухню.
Мне всегда становится неудобно, когда мама себя так ведет. Но поделать с этим ничего нельзя – запретить ей входить на кухню невозможно. И пока она не сунет нос во все кастрюли – не успокоится. В обычных ресторанах на маму смотрят с возмущением и недоумением, поэтому в обычные рестораны мы не ходим.
Пока мама инспектировала кухню, мы разместились за столом.
– Я бы нанялся сюда работать. Сдавал бы лежаки туристам за деньги, – мечтательно сказал папа.
– Там футбол, – сказал я, поскольку увидел в доме большой телевизор, перед которым сидел дедушка и еще один мужчина, – чемпионат мира, между прочим.
Мне таверна тоже понравилась. Я пошел смотреть телевизор. Пока мама пропадала не пойми где, официант, явно по собственной инициативе, принес Симе мороженое и сок. Дяде Боре пиво. Для остальных он поставил на стол небольшой графин с вином.
– Подождите, мы еще не готовы заказывать. – Папа знал, что от нашей мамы можно ожидать всего. Вдруг ей печка не понравится?
– Я же не предлагаю вам есть, а пить наверняка хочется, – ответил спокойно официант.
Да, официант оказался не официантом, а хозяином. Его звали Василий, как и меня. И он, как и я, страдал от своего имени. Его должны были назвать Спиро, как и его отца и деда, и как всех мальчиков по соседству, но его мать была против. Собираясь рожать, она заявила мужу, что если он назовет сына Спиро, то она ребенка не родит. Вот так и останется беременной. Отец Василия (а именно он был тем дедушкой перед телевизором, с ним мы посмотрели весь чемпионат мира) испугался жены с огромным животом, которая мучилась схватками, и сразу на все согласился. Так вот Василий был единственным Василием в округе, как и я – в нашей округе. И что творилось в головах у наших матерей, когда они давали нам такое редкое имя, мы не знаем.
