Тетя Наташа пила вино, дядя Боря смаковал пиво. Я смотрел футбол. Сима уплетала мороженое. А папа лежал в шезлонге с бокалом вина и смотрел на вулканические камни. Только мамы не было. Мы уже были не против поесть, но без ее команды не решались сделать заказ.
Мама появилась вместе с поваром, она помогала ему нести блюда для всех нас. После этого вечера в эту таверну мы ходили часто. Мы даже организовали доставку – я выполнял роль курьера. Да, еда здесь была отличная.
Как рассказала мама, повар Антонио действительно был итальянцем. По маме. По отцу – греком. Он вырос и выучился в Италии и очень любил свою маму. А мама Грецию не любила, потому что была обижена на папу Антонио. Обиду на мужа она перенесла на всех греков. И растила сына как итальянца. Но надо же было такому случиться, что Антонио привел в дом девушку-гречанку. То есть сначала он не знал, что она гречанка, – девушка училась в Италии. А когда выяснилось, было поздно – Антонио решил, что любит свою гречанку больше мамы. Мама-итальянка рвала и метала, насылая проклятия на все греческие острова. Она не понимала, как сын мог во всей Италии найти не итальянку, не испанку, не русскую, в конце концов – любую из иностранок мама приняла бы как родную. Нет, ему понадобилась именно гречанка. Мама взывала к греческим богам, но те молчали. Антонио женился наперекор маминым чувствам и был счастлив. Правда, его жена очень скучала по дому и предлагала вернуться на историческую, так сказать, родину. Ведь до Италии рукой подать. В любой момент можно проведать маму! И Антонио согласился.
Ему предлагали место в лучших ресторанах. Он мог выбрать любой город, любой остров. Но никто, кроме Василия, не предложил ему полную свободу, второй этаж для проживания семьи, крошечный пляжик и тишину. Антонио, как и Василий, с которым он познакомился случайно, на выходе из церкви Святого Спиридона, они оказались зажатыми в толпе бок о бок, очень ценил тишину и сдержанность – негромкую музыку и скупое по местным меркам меню – не талмуд, а две страницы.
И пицца. Настоящая. Невозможно вкусная. Антонио мечтал найти ресторан, в который приходили бы родители с детьми прямо с пляжа – с надувными кругами, в купальниках. Он хотел накормить их тирамису, крем-карамелью и пиццей. Только Василий разрешил ему оборудовать печь и организовать доставку правильных дров. Было лишь одно условие, точнее, просьба, – в разгар сезона готовить традиционное греческое блюдо для привлечения туристов. Антонио готовил мусаку, которая у него все равно получалась итальянской. Василий предлагал детское меню, но Антонио решительно отверг предложение. И оказался прав. У него открылся талант приучать детей к новым блюдам. Дети, до этого требовавшие обычные макароны без всего, за обе щеки уплетали спагетти-болоньезе. Мальчики-подростки успешно справлялись со взрослой пиццей, а мамы забывали про диеты и не отказывали себе в лазанье. Для мужчин у Антонио находился кусок мяса в винном соусе. Ну, а домашнее мороженое, крем-карамель и панна-котту ели все, даже когда уже не оставалось места в желудке.
Когда жена Антонио родила сына, повар решил дать ему итальянское имя. Но жена уперлась и решила следовать традициям острова – и сына Антонио назвали Спиро. В честь святого Спиридона, который подарил Антонио новую жизнь в деревушке. И Антонио не спорил. Правда, по слухам, его итальянская мама чуть в обморок не упала, когда узнала, как назвали ее первого внука. Но ведь не упала же. Антонио много раз звал маму в гости – ради нее он даже уговорил Василия повесить перед входом в таверну итальянский флаг. Флаг висел, а мама так и не приехала. В свободное от работы время Антонио смотрел с отцом Василия футбол – любой, все равно. У них не было любимой команды или игроков. Они болели одинаково за всех. За это качество их любили и остальные посетители – если в кафе заходили немцы, отец Василия, знавший немецкий, переключал на немецкий футбол. Если заходили французы (а Антонио немного выучил французский), то можно было нисколько не сомневаться, что Антонио и папа болеют за французский клуб. Ну а про итальянские клубы Антонио знал все. Чтобы не отставать, папа выучил историю испанского футбола. Эти двое оценивали матчи лучше всяких комментаторов, сыпали именами, историческими данными и датами.
Здесь было удивительно спокойно. Дети в ожидании еды бегали по участку рядом с рестораном (Антонио планировал организовать там огород) и ловили кузнечиков. Мужчины смотрели футбол в компании отца Василия. Мальчишки-подростки прыгали в море с вулканических камней. Мамы и бабушки пили вино и могли спокойно вздохнуть, не заботясь о внешнем виде, прическе и так и не выгуляв ни одно вечернее платье. Те, кто хоть раз побывал в этом ресторане, – одевшись для вечера, с облегчением отказывались от вынужденного вечернего переодевания и устраивали ранний ужин – прямо после пляжа.
– Надо же, я сегодня поужинаю в сухих трусах! – удивлялась мама, которая не пошла после обеда на пляж и встретила нас у церкви, чтобы отправиться в таверну.
Да, церковь стала для нас местом встречи. Если мама шла в магазин и ей нужно было помочь дотащить сумки, мы встречались у церкви. Кроме того, у церкви же располагалось еще одно важное место – автобусная остановка. Об этом стоит рассказать отдельно.
Как я уже говорил, наша деревушка находилась в часе езды от города – Керкиры. На рейсовом автобусе, который появлялся два раза в день – утром и вечером. На машине было бы быстрее, но мама очень боится серпантина. Честно говоря, она вообще ничего не боится, но любая горка, когда она за рулем, ввергает ее в панику. Поскольку папа машину не водит, мы все зависим от мамы и ее страхов. Проехав на автобусе один раз, мама решила, что ни за что не сядет за руль, ни при каких условиях. Поэтому мы ездили на рейсовом автобусе.
Так вот, остановка располагалась, естественно, рядом с церковью. На столбе был прибит лист бумаги с расписанием движения. Листок был давно разорван ветром и полит дождем. Рассматривая размытые буквы, оставалось только догадываться о том, в какое время автобус отходит от церкви и в какое время прибывает обратно. Как сообщил нам Василий, расписание не менялось годами – в 11.00 автобус отходит от церкви, в 16.30 возвращается. То есть из города он отходит в 15.30.
– Только не волнуйтесь, – сказал он маме, – автобус придет. Он всегда приходит.
Мама не поняла, что имеет в виду хозяин таверны, и назавтра собралась в город. Она вышла из дома в 10.45, чтобы спокойно дойти до церкви и занять хорошее место – помимо боязни серпантинов, мама обнаружила у себя морскую болезнь, которая начиналась в транспорте. Дома мама выпила таблетки от тошноты и натянула на запястье Симин браслет в кошечках, чтобы ее не рвало в дороге. Без мамы мы собирались очень долго и выползли на пляж только в одиннадцать. Проходя мимо церкви, мы увидели маму, которая сидела на фундаменте заброшенного магазина и разговаривала с женщиной, одетой в черное. На самом деле они не разговаривали, а молчали.
Эту пожилую женщину я видел каждый день. Она сидела за забором одного из домов на лавочке и смотрела себе под ноги. На участке росли огромные подсолнухи, и я думал, что женщина их охраняет. Когда бы мы ни шли на пляж и в какое бы время ни возвращались, женщина сидела на своем посту, недвижимая, суровая, всегда в черном, несмотря на жару. Даже Сима, которая потянулась за семечком, отдернула руку, увидев эту бабушку. И вот наша мама сидела рядом с ней и молчала. На остановке было много людей – местных и туристов, в основном туристов, но мама с этой женщиной сидели особняком, в тенечке, чуть поодаль от основной ожидающей толпы, на фундаменте, который старушка ковыряла своей палкой. Как удалось маме выманить женщину со своего места – оставалось только гадать. Когда мы проходили мимо, женщина встала и насыпала Симе в ладошку семечек. Настоящих, влажных и нежных, с белыми прожилками, тонкой кожурой и пахучих. И подарила несколько лепестков подсолнуха. Сима застыла от восторга.
