– Незаконнорожденная? – заинтересовался Хромов.
– Так евонный батюшка, – зашептал ему на ухо Воронин, – с крепостной своей нажил сестрицу хозяина нашего.
– С крепостной? – обрадовался Хромов. – Так она, стало быть, тоже крепостная? А гонору – будто пава!
В голове у него закопошились недобрые мысли. Не заметить редкую красоту Анастасии Афанасьевны было невозможно. Хромов не раз, бывая в этом доме, пытался оказывать барышне знаки внимания, но гордячка словно вообще его не замечала. Похоже, случай подвернулся укротить ее нрав.
– Слышь, Степан Афанасьевич! Так у тебя товар есть, сыграй на него.
– Товар? – не понял Воронцов.
– Товар! – уже уверенно произнес Хромов. – Сестрица твоя сводная прижита с крепостной. Стало быть, крепостная она и сама. Так на кон ее! Отыграешься. Я готов все золото против нее поставить.
Для пущей убедительности он сгреб все монеты и придвинул их к середине стола. Ход был выбран верно – у Степана алчно заблестели глаза. Глаша так и обмерла в дверях, не веря своим ушам. Но тут некстати вмешался Стрешнев:
– Недоброе ты задумал. Степан! Кто ж сестру свою?..
– Цыц, ты! – рассвирепел Хромов. – Ты кто такой есть, вша солдатская? Ты ешь со стола барского – так молчи, пока не спросили.
Затем, не давая опомниться вконец опьяневшему Воронцову, вновь насел на него:
– Ну что, Степан Афанасьич? Поставишь или боишься?
– Что? – взъерепенился Степан. – А вот и поставлю! – решился он и для верности хлопнул кулаком по столу.
Перепуганная Глаша поняла, что медлить более нельзя. В голове у нее был только один план – скорее позвать того единственного защитника, который есть у ее бедной, ничего не подозревающей хозяйки. Бесшумно, чтобы не привлечь внимания, она поспешила к выходу и через минуту уже бежала по улице. Только бы вспомнить дорогу к дому спасителя, только бы он был дома!
К счастью, Плахов был у себя. Он даже не успел еще приняться за какое-нибудь дело, все витая в сладостных мечтах. Тревожный стук в дверь вернул его на землю. А уж когда он увидел лицо перепуганной служанки своей возлюбленной, то и сам испугался.
– Беда! Ваша милость! – выдохнула Глаша.
– Что за беда?
Запыхавшаяся девушка толком и не знала, как поведать о том ужасе, что творился у них в доме.
– Так Степан Афанасьевич барышню на кон в игре поставили!
– На кон? – не понял Семен.
– Ну, сказали, что раз мать ее крепостная, знать, она тоже крепостная. И играют на нее! Беда, одним словом! – от волнения девушка почти кричала.
– Ничего не понимаю, – вся эта нелепица не укладывалась у Плахова в голове.
Прекрасную, величественную, недостижимую Анастасию Афанасьевну разыгрывать в карты? Быть не может! Нелады, видать, в голове у Глашки. Ну да надо разобраться.
– Ладно. Жди здесь. Я мигом.
Ну а пока наш герой искал шляпу и кафтан, хотелось прояснить для читателя то положение, в котором пребывала красавица Анастасия Воронцова, воздыхателем которой, как оказалось, был не только один Плахов.
Ее отец Афанасий Никитович Воронцов, один из боевых офицеров, храбро сражавшихся под знаменами Петра Первого, верой и правдой служил своему царю и дослужился до высоких чинов и наград, но в Северную кампанию получил изрядную контузию и вернулся в родовое гнездо залечивать раны. К этому времени он овдовел. Смерть не пощадила его супругу, и разрешившись от бремени, она вознеслась в мир иной, при этом оставив мужу наследника.
Афанасий Никитович после ранения на поправку шел медленно, глаз да глаз был нужен: когда подушку подложить поудобнее, когда водицы подать. С ног сбился тогда его денщик Василий. И наладил хозяину дворовую девку Марфу, чтобы она его выхаживала. И тут произошло чудо, то ли знала Марфа хитрости какие, то ли проведение вмешалось, но становился хозяин здоровее день ото дня, да так припустился, что даже столичный врач в очередной приезд удивился.
Окрепнув окончательно, Афанасий Никитович Воронцов спасительницу свою вниманием не обошел, наказал, чтобы в доме оставалась. Приглянулась она ему. Ладная была, расторопная. Когда уезжал, даже в губы целовал. Но знать не знал Воронцов, что через девять месяцев Марфа родит дочку и наречет ее Настей.
Вот как оказалось, что первые семь лет не знала Настя родителя своего и о заслугах его ничего не слыхивала. Росла она простой босоногой крестьянской девчушкой-сорванцом, единственной и горячо любимой дочерью дворовой девки Марфы. Слыхала, правда, не раз, как судачила дворня об ее матери и хозяине, да и о ней самой за спиной перешептывались, будто похожа она на отца бесстрашием и умом своим. Смысл сих речей оставался для нее неясен.
Однажды глядела она сквозь ограду на господский сад, где в тот час прогуливался молодой барчук, лентяй и увалень. Не столь ей был интересен сей мальчик, как притягательно блюдо с сахарным печеньем, что стояло рядом с ним на столике. Надо сказать, что еще в детстве Настенька была необычайно хороша собой: огромные синие глаза, белая кожа, тугие каштановые локоны очаровывали всех, кто ее видел. Барчук заметил красивую крестьянскую девочку и поманил ее пальцем. Та вмиг пролезла сквозь прутья ограды и с замиранием сердца приблизилась к нему, не сводя глаз с блюда. Но отведать сладкого печенья ей тогда не удалось: надменный мальчик спросил, как ее зовут и что она умеет, заставил спеть песенку, а затем грубо велел убираться, наслаждаясь ее разочарованием. Она убежала, еле сдерживая слезы обиды. Все это видел старик-денщик. Он нашел девочку за амбаром, протянул ей спелое яблочко и погладил по голове, а потом сказал стоявшей рядом Матрене-ключнице:
– Вот ведь, кровь одна, а как не похожа Настюша на брата!
– На какого брата? – удивилась девочка.
– Ступай к матери, нечего у господского дома ошиваться! – прикрикнула на нее Матрена.
Вскоре все разъяснилось. Из далекого военного похода вернулся барин. Не застав Марфу, справился о ней. А как узнал, что ушла в село, да еще и родила, приказал звать к себе. Нарядила Марфа дочку в новый сарафан, повязала ей волосы красной лентой и повела ее в господский дом, где раньше бывать девчушке не доводилось. Дальше случилось совсем невозможное. Барин как увидел дочь, крякнул, выпил штоф водки, покрутил ус и велел, чтобы Настя с сего дня в доме жила да училась грамоте, наравне с братом. Что носить ей надобно теперь только платья барские и ходить за ней будет служанка. Когда изумленная Настенька спросила у матери, почему все будет так, та взволнованно прошептала:
